Это густо и тяжко пропитывало воздух. Не давало дышать, мучительно насыщенное – одного его запаха было достаточно.
Очищение. Вера. Называйте, как хотите.
Проклятие, наложенное на него богинями Шалиной и Шарой.
Девлин поспешил в темноту. Один за другим загорелись огни: небольшие свечи вдоль стен.
В тусклом свете Горел увидел, что они не одни.
Мужчины и женщины, лежавшие на полу в этом большом помещении, казалось, были при смерти. Только легкий подъем и опускание груди свидетельствовали, что они еще дышат, еще сохраняют непрочную связь с жизнью. Он ощущал здесь божественное колдовство, остро чувствовал, какая тонкая преграда разделяет здесь два мира.
Он уже проникал за нее и так никогда и не сумел по-настоящему вернуться.
– Что ты сделал? – спросил он – но, говоря это, уже знал ответ.
– Идем, идем, идем, идем! – сказал Девлин. На его губах играла безумная улыбка, глаза блестели. – Он ждет. Он готов. Он близко!
Он взял Горела за руку. Стрелок пошел за ним, не в силах сопротивляться. Они двигались в глубину помещения, перешагивая через спящих, Девлин поднес к губам палец, подчеркнуто предупреждая – тише. Кое-кто из спящих стонал. Одна из женщин приподнялась и посмотрела на них.
– Пора, Девлин? Уже пора?..
– Не для тебя, Стальная Хромая! – засмеялся Девлин. – Хромая, Хромая, уродина Хромая, твое время еще не пришло!
– У меня есть деньги, – сказала женщина. Потом: – Я… я могу достать еще. Достану больше.
– Ну так достань.
Больше не обращая на нее внимания, он повел Горела дальше. Женщина смотрела им вслед, потом со вздохом снова легла. Горел услышал ее сдавленные всхлипы.
Они пришли в конец зала. Девлин выпустил руку Горела и наклонился, зажигая расставленные полукругом свечи. Одна за другой они загорались, и внутри этого желтого пунктира был заключен бог.
Прикованный к стене стальными полосами. С женской грудью и мужскими половыми органами. Обнаженный. С глазами, как два темных круга, с губами толстыми, разбитыми, влажно блестящими. Безволосое тело, член маленький и сморщенный. Тело бога покрывала испарина, капельки мелкие, как пылинки.
Пыль.
Горел преклонил колена перед богом. Рука Девлина начала гладить его по голове. Горел смотрел на плененного бога, а бог смотрел на него – бездонными дырами глаз…
– Лучше пыли, – прошептал Девлин. – Ты хочешь знать, что я
– Да! – сказал Горел. – Да!
– Тогда «черный поцелуй» твой, Горел из Голириса.
Он почти не сознавал присутствия Девлина. Мир сократился до полукруга свечей. Горел чувствовал запах бога, острый, сладкий, подавляющий запах пыли, и знал, что нуждается в этой пыли так, как ни в чем никогда не нуждался. Он на четвереньках медленно подполз к богу. Если пламя свечей причиняло ему боль, жгло его плоть, он не сознавал этого и ему было все равно. Плененный бог рвался с цепи, но он был прочно прикован. Горел смутно чувствовал, как просыпаются другие, их желания сливались с его стремлением. Он подполз к обнаженному богу и протянул ему свои губы.
Первая понюшка всегда лучшая.
Вспышки света, вспышки сознания. Горел выпадал из мира и возвращался в него. Нечасто ему бывало так хорошо, так…
Мелькающие картины, не связанные друг с другом. Странные ощущения. Пот и кислый вкус губ бога… вкус крови и волшебства.
Он лишь смутно ощущал, как руки Девлина обшаривают его, лишают всего несущественного – денег и пистолетов. Смешок у самого уха, горячее вонючее дыхание. Шепот:
– Только первая проба бесплатно…
Ничто из этого не имело значения. Его губы не отрывались от губ бога.
Больше ничто не имело значения. Ничто, кроме «черного поцелуя», ужасного поцелуя богов.
Он потом не мог понять, сколько пролежал так. Время утратило значение. Все утратило значение. Темный зал превратился в рай, единственный рай, какой может надеяться найти человек в этом мире. Грязный матрац, на котором он лежал, стал его домом, более великим, чем исчезнувший Голирис. Ему не нужны были ни деньги, ни пистолеты, у него не осталось ни знаний, ни желаний. Все было так, как и должно быть здесь, в чертоге нагого бога.
Нагой бог… бог в оковах… из какого темного логова он поднялся, из какого первобытного болота выполз с Четверопалом, своим пророком и учеником? Горела это не волновало – как и все прочее. Он ни в чем не нуждался, он сам обратился в
Поэтому он лишь смутно ощутил наконец, что кто-то движется среди тел проклятых, среди криков и смеха. Чья-то рука протянулась к нему и затрясла, приводя в сознание. Далекий голос сказал:
– Придурок.
Горел улыбнулся или попытался улыбнуться. Рука ударила его раз, другой.
Горел хотел ударить в ответ, но не смог поднять руку.
Голос произнес:
– Девлин, если он мертв, ты следующий на очереди.