Книга непокоя

Пусть ни статуя, ни памятный камень не рассказывает, кем был тот, кто был всеми нами; поскольку он — это весь народ, его могилой должна быть вся эта земля. Во имя его собственной памяти мы должны погрести его, а вместо памятной плиты мы должны лишь приводить его пример.

Лагуна обладания

В моем понимании обладание — это нелепая лагуна, очень большая, очень темная, очень мелкая. Вода кажется глубокой, потому что она фальшива от грязи.

Смерть? Но смерть — внутри жизни. Умру ли я полностью? При жизни я этого не знаю. Переживу ли себя? Я продолжаю жить.

Мечта? Но мечта — внутри жизни. Мы живем мечтой? Живем. Или лишь грезим ею? Умираем. А смерть — внутри жизни.

Жизнь, словно тень, преследует нас. И тени нет только тогда, когда всё — тень. Жизнь не преследует нас лишь тогда, когда мы ей отдаемся.

Самое болезненное в мечте — это несуществование. На самом деле, мечтать невозможно.

Что значит обладать? Мы этого не знаем. А как тогда можно чем-либо обладать? Вы скажете, что мы не знаем, что есть жизнь, и все равно живем… Но по-настоящему ли мы живем? Разве жить, не зная, что такое жизнь, означает жить?

* * *

Ничто не взаимопроникает — ни атомы, ни души. Поэтому ничто ничем не обладает. Начиная от истины и заканчивая носовым платком — ничем нельзя обладать. Собственность — не воровство, а ничто.

Майор

Нет ничего, что так глубоко раскрывало бы, так целостно истолковывало бы суть моего врожденного невезения, как тот вид фантазирования, который я, на самом деле, больше всего лелею, бальзам, который я чаще всего выбираю для моего печального существования. Краткая суть того, чего я желаю, заключается в следующем: спать по жизни. Я слишком люблю жизнь, чтобы желать ее прекращения; я слишком люблю не жить, чтобы испытывать к жизни излишне навязчивую привязанность.

Поэтому та греза, которую я запишу, — лучшая из моих любимых грез. Иногда ночью, когда в доме царит покой, потому что хозяева вышли или молчат, я закрываю створки моего окна, затворяю их тяжелыми ставнями; облачившись в старый костюм, я сажусь в глубокое кресло и погружаюсь в грезу, в которой я — отставной майор в провинциальной гостинице в час после ужина, засидевшийся с одним или несколькими более трезвыми сотрапезниками без какой-либо причины.

Представляю, что я таким и родился. Мне не интересна ни молодость отставного майора, ни военная служба, посредством которой он возвысился до этого моего желания. Не завися от Времени и от Жизни, майор, которым я себя воображаю, не обладает никакой предшествующей жизнью; у него нет и не было родственников; он вечно существует в жизни этой провинциальной гостиницы и уже устал от анекдотов, которыми делились друг с другом засидевшиеся сотрапезники.

Максимы

Иметь уверенные и определенные суждения, инстинкты, страсти, устойчивый и известный характер — все это оборачивается кошмаром превращения нашей души в факт, ее материализации и преобразования ее в нечто внешнее. Жить в мягком и текучем состоянии незнания вещей и самого себя — вот единственный образ жизни, который приличествует мудрецу и утешает его.

Уметь постоянно ставить себя между вещами и самим собой — самая высокая степень мудрости и благоразумия.

Наша личность должна быть непроницаемой даже для нас самих: отсюда проистекает наша обязанность постоянно воображать себя в мечтах и включать нас в свои мечты, чтобы мы не могли иметь суждений относительно нас.

Особенно мы должны избегать вторжения других в нашу личность. Любой посторонний интерес к нам — беспримерная бестактность. Обыкновенное приветствие — как поживаете? — от непростительного хамства отделяет то, что, как правило, оно совершенно пустое и неискреннее.

Любить значит устать от одиночества: поэтому любовь — это трусость и предательство нас самих (крайне важно не любить).

Давать добрые советы значит оскорблять способность заблуждаться, которую даровал нам Бог. Кроме того, чужие действия должны обладать тем преимуществом, что они не являются нашими. Спрашивать совета у других допустимо лишь для того, чтобы, когда мы будем действовать совершенно иначе, мы знали, что мы действуем вопреки Другости.

Единственное преимущество учения — наслаждаться тем, чего не сказали другие.

Искусство есть изоляция. Всякий художник должен стремиться изолировать других, внушить их душам желание одиночества. Высший триумф художника заключается в том, чтобы читатель, прочитав его произведения, предпочитал обладать ими, а не читать. Не потому, что это происходит с посвященными, а потому, что это самая большая дань ‹…›

Трезво рассуждать значит быть не в ладах с самим собой. Оправданное состояние духа, когда смотришь внутрь самого себя, это состояние ‹…› того, который смотрит на нервы и на нерешенности.

Единственная умственная деятельность, достойная высшего существа, это спокойное и холодное сопереживание всему тому, что не является им самим. Не то чтобы такое поведение было сколько-нибудь справедливым и истинным; но оно так завидно, что его нужно придерживаться.

Миллиметры

(ощущения от мельчайших вещей)