Книга непокоя

Напрасно усилие, которое совершается с призрачной надеждой, что смерть не придет! «Вечная поэма, — говорим мы, — слова, которые никогда не умрут». Но материальное остывание земли унесет не только живых, что ее покрывают, как Гомер или Мильтон не могут совершить больше, чем комета, врезающаяся в землю.

Похоронный марш для короля баварского Людвига ii

Сегодня, медленнее, чем когда-либо, Смерть пришла торговать у моего порога. Передо мной медленнее, чем когда-либо, она развернула ковры, шелка и парчу своего забвения и утешения. Она улыбалась им в похвалу, не обращая внимания на то, что я ее видел. Но когда я поддался искушению купить, она сказала, что они не продаются. Она пришла не для того, чтобы я возжелал того, что она мне показывала, а чтобы я возжелал ее за то, что она показывала. И о своих коврах она сказала мне, что ими был устлан ее далекий дворец; о шелках — что других не носили в ее замке, погруженном в тень; о парче — что парча еще лучше этой покрывала алтари ее жилища за пределами мира.

Врожденную привязанность к моему голому порогу она отвязала плавным движением. «В твоем очаге, — сказала она, — нет огня: зачем ты хочешь, чтобы у тебя был очаг?» — «В твоем доме, — сказал она, — нет хлеба: зачем тебе нужен стол?» — «В твоей жизни, — сказала она, — нет спутницы: чем соблазняет тебя жизнь?»

«Я, — сказала она, — свет погасших очагов, хлеб опустевших столов, заботливая спутница одиноких и непонятых людей. Слава, которой недостает в мире, роскошна в моих черных владениях. В моей империи любовь не утомляет страданием обладания и не причиняет боль утомленностью от отсутствия обладания. Моя рука легко опускается на волосы думающих, и они забывают; те, кто напрасно ждет, припадают к моей груди и, в конце концов, проникаются ко мне доверием».

«Их любви ко мне, — сказала она, — не присуща ни поглощающая страсть, ни несуразная ревность, ни затуманивающее рассудок забвение. Любовь ко мне подобна летней ночи, когда бродяги спят среди ночной росы, подобные камням по обочинам дорог. Из моих немых уст не льется песнь сирен или мелодия деревьев и источников; но мое молчание привечает, как нерешительная музыка, мой покой ласкает, как онемение легкого ветра».

«Что, — сказала она, — связывает тебя с жизнью? Любовь тебя не ищет, слава к тебе не стремится, власть тебя не находит. Дом, что ты унаследовал, лежал в руинах. На землях, что ты получил, мороз уничтожил их первые плоды, а солнце спалило их обещания. Ты всегда видел сухим колодец в твоем саду. Сгнила до того, как ты ее увидел, листва в твоих прудах. Сорняки заполонили аллеи и тропы, по которым никогда не проходили твои ноги».

«Но в моих владениях, где властвует только ночь, ты обретешь утешение, потому что у тебя не будет надежды; ты обретешь забвение, потому что у тебя не будет желаний; ты обретешь отдохновение, потому что у тебя не будет жизни».

И она показала мне, что питаемая в лучшие дни, когда не рождались с душой, надежда дожить до дней хороших была бесплодной. Она показала мне, что сон не утешает, потому что жизнь причиняет больше боли при пробуждении. Она показала мне, что сон не приносит отдохновения, потому что в нем обитают призраки, тени вещей, следы жестов, мертвые зародыши желаний, обломки кораблекрушения жизни.

И, говоря так, она медленно складывала, осторожнее, чем когда-либо, свои ковры, соблазнявшие мои глаза, свои шелка, которых жаждала моя душа, парчу своих алтарей, на которые уже лились мои слезы.

«К чему тебе пытаться быть как другие, если ты обречен быть собой? Зачем тебе смеяться, если, когда ты смеешься, твоя собственная искренняя веселость — притворна, потому что рождается она оттого, что ты забываешь, кто ты есть? Зачем тебе плакать, если ты чувствуешь, что тебе это ни к чему, и плачешь больше оттого, что слезы тебя не утешают, чем потому, что слезы тебя утешают?

Если ты счастлив, когда смеешься, то когда ты смеешься, я победила; если же ты счастлив, потому что не помнишь, кто ты, насколько ты будешь счастливее со мной, когда не будешь помнить больше ничего? Если ты прекрасно отдыхаешь, если ты вдруг спишь без снов, разве ты не отдохнешь на моем ложе, в котором никогда не бывает сновидений? Если ты вдруг возносишься, потому что видишь Красоту, и забываешь о себе и о Жизни, разве не вознесешься ты в моем дворце, чья ночная красота не страдает ни от разноречивости, ни от возраста, ни от износа; в моих залах, где никакой ветер не колеблет гардины, никакая пыль не оседает на спинках стульев, никакой свет не обесцвечивает постепенно бархат и сукно, никакое время не покрывает желтизной белизну белых украшений?

Приди к моим ласкам, не ведающим перемен; к моей любви, которая не может прекратиться! Испей из моей не оскудевающей чаши изысканнейшего нектара, который не раздражает и не горчит, не отвращает и не пьянит. Созерцай из окна моего замка не лунный свет и не море, которые красивы и потому несовершенны, а необъятную ночь, раскрывающую материнские объятия, неделимое великолепие глубокой бездны!