Книга непокоя

Отправился ли я? Я бы не стал вам клясться, что отправился. Я обнаружил себя в других краях, повидал другие порты, побывал в городах, которые не были тем городом, хотя ни тот, ни эти не были никакими городами. Клясться вам, что отправился я, а не пейзаж, что это я побывал в других землях, а не они посетили меня, — этого я сделать не могу. Не зная, что такое жизнь, я даже не знаю, я ли ее проживаю, или она проживает меня (пусть у этого пустого глагола «проживать» будет какой угодно смысл), и, разумеется, я ни в чем вам клясться не буду.

Я путешествовал. Считаю бессмысленным объяснять вам, что я провел в пути месяцы, дни или какое-либо другое количество каких-либо единиц времени. Я точно путешествовал во времени, но не по эту сторону времени, где мы считаем часами, днями и месяцами; я путешествовал по ту сторону времени, где оно не измеряется какими-либо единицами. Оно течет, но измерить его нельзя. Оно как будто быстрее того времени, в котором мы видим нашу жизнь. Внутри себя вы, разумеется, спрашиваете меня, какой смысл в этих фразах; никогда так не заблуждайтесь. Расстаньтесь с детской ошибкой спрашивать о смысле вещей и слов. Смысла нет ни в чем.

На каком корабле я совершил это путешествие? На пароходе «Любой». Смеетесь. Я тоже, и, быть может, над вами. Кто вам и мне говорит, что я не пишу символы для того, чтобы их поняли боги?

Неважно. Я отправился в сумерках. Я все еще слышу железный грохот парохода, набирающего ход. В закоулках моей памяти все еще медленно двигаются, пока не замирают в бездействии, руки подъемного крана, которые несколько часов назад угнетали мое зрение потоком ящиков и бочек. Последние внезапно проносились, обхваченные железной цепью, через фальшборт, об который они ударялись, царапая, а затем, раскачиваясь, опускались, опускались толчками и, оказавшись над трюмом, резко соскальзывали в него, пока с глухим деревянным стуком грохочуще не попадали в скрытое место в трюме. Потом оттуда, снизу, было слышно, как их разматывают; затем поднималась лишь цепь, извиваясь в воздухе, и все повторялось, словно бесполезно.

Зачем я вам это рассказываю? Ведь нелепо вам это рассказывать, если я сказал, что расскажу вам о своих путешествиях.

Я посетил Новые Европы, и другие Константинополи встретили мое парусное прибытие в ложные Босфоры. Парусное прибытие вас пугает? Было именно так, как я говорю. Пароход, на котором я отправился, прибыл в порт парусным судном… Вы скажете, что это невозможно. Поэтому это со мной и случилось. На других пароходах к нам прибыли известия о воображаемых войнах в недосягаемых Индиях. И, слушая об этих краях, мы некстати тосковали по своей земле, оставленной так далеко, кто знает, в этом ли мире.

* * *

И вот я прячусь за дверью, чтобы Реальность, войдя, меня не увидела. Я прячусь под столом, откуда я неожиданно пугаю Возможность. Так я отвязываю от себя, словно две обнимающие руки, две большие тоски, которые меня сжимают — тоску оттого, что можно жить только Реальным, и тоску оттого, что можно осознать только Возможное.

Так я торжествую над всей реальностью. Мои триумфы — замки из песка?.. Из чего божественного по своей сути состоят замки, не сделанные из песка?

Откуда вы знаете, что, путешествуя таким образом, я не омолаживаюсь неведомым образом?

Дитя абсурда, я вновь переживаю свое детство и играю с представлениями о вещах, как с оловянными солдатиками, с которыми я в детстве делал вещи, противные представлению о солдате.

Опьяненный заблуждениями, я теряю себя из-за мгновений, в которые ощущаю, что живу.

* * *

— Кораблекрушения? У меня их не бывало. Но у меня сложилось впечатление, что во всех моих путешествиях я терпел кораблекрушения, а мое спасение скрывалось в перемежающихся бессознательностях.

— Смутные грезы, рассеянный свет, растерянные пейзажи — вот что остается у меня в душе от моих многочисленных путешествий.

У меня сложилось впечатление, что я узнал часы всех цветов, любовь всех вкусов, тревоги всех размеров. Я не знал меры в наружной жизни, и мне никогда не хватало себя, и я даже не представлял, что могу быть самодостаточным.

— Я должен объяснить Вам, что путешествовал на самом деле. Но все подталкивает меня к тому, чтобы признать, что я путешествовал, но не жил. Я переносил туда и сюда, с севера на юг… с востока на запад, усталость оттого, что у меня было прошлое, тоску оттого, что живу в настоящем, и непокой от необходимости иметь будущее. Но я предпринимаю такие усилия, что оставляю все в настоящем, убивая в себе прошлое и будущее.

— Я гулял по берегам рек, названия которых я, как выяснилось, не знал. На столиках в кафе в посещаемых городах я обнаружил, что чувствую, будто все мне кажется грезой, неопределенностью. Иногда меня охватывало сомнение, не сижу ли я по-прежнему за столом в нашем старом доме, неподвижный и ослепленный грезами! Я не могу утверждать, что этого не происходит, что я не нахожусь по-прежнему там, что все это, в том числе и беседа с Вами, не вымышлено и не ложно. Кто Вы? Как это ни нелепо, это невозможно объяснить…

* * *