Книга отзывов и предисловий

Арсений Ровинский. 27 вымышленных поэтов в переводах автора. Екб.; М.: Кабинетный ученый, 2021. Арсений Ровинский. Сева не зомби. М.: Poetica, 2022

Горький

Новые книги основателей «нового эпоса» – два сборника Ровинского и недавно вышедший в тель-авивском «Бабеле» сборник Федора Сваровского – хороший повод поговорить о том, к чему «новый эпос» пришел, и напомнить, чем он был изначально. Этот термин, появившийся в 2008 году вместе с тройным сборником Сваровского/Ровинского/Шваба «Все сразу», заполнил очевидную лакуну – и показался критикам универсальным ключом к самым разным явлениям: действительно, в то время появлялось множество текстов нарративных, рассказывающих истории (от Андрея Родионова и Марии Степановой до Линор Горалик и Веры Полозковой), и общим местом была фраза «поэзия берет на себя функции прозы» (а проза, подразумевалось, пребывает в постыдном запустении). И часто за рамками дискуссии оставалась принципиальная установка «нового эпоса» на фрагментарность: этот эпос складывался из кусочков, его образовывали моменты, выхваченные из жизни героев – с именами-отчествами, которые ничего нам не говорят, со своими воспоминаниями, которые позволяют, дав волю фантазии, достраивать картину. Как Игорь Равилевич Сайфутдинов, герой стихотворения Сваровского, попал на Луну? Каких страшных дел в состоянии аффекта наворотил Алеша из стихотворения Ровинского?

Ровинский обнаруживает, что эта неполнота отлично увязывается не с героикой, а с частной жизнью, – и этот интерес к частной жизни роднит его с тихими европейскими поэтами, наследующими модернизму. В книге «27 вымышленных поэтов» это родство осознано как проблема: перед нами вроде бы попытка создать 27 индивидуальных поэтик, но разница между Мачеком Резницким и Хансом Дигельместером, Дариной Хорошкевич и Катинкой Гуннарсдоттир не так уж велика. Эти стихи всякий раз создают миниатюрный сюжет-зацепку, работают с бытовым – и с помощью недомолвок поднимают его до чего-то таинственного.

Улицы

и пыль на улицах нежнысегодня к Ингеборге.В золотой квадригеприлетит возлюбленный,исполненный душевных разговоровнаивозвышенных.

Возможно, что сегодня(Катинка Гуннарсдоттир)Милый друг Рамирес,сколько сейфов ты открыл —рука не дрогнула ни разу.

А я всегда стоял и сторожиллошадок нашихи ни разу не подвел.Скажи, теперь, когда все кончено, —о чем ты вспоминаешь? 350зеленых новых песо стоила гитара,

и я увидел в первый раз,как твои руки дрогнули.(Карлос Максимилиан Ладо)

Природа книги «27 вымышленных поэтов» глубоко пародийная. Перед нами слепок с той поэзии, которой эта книга хочет притворяться, и слепок довольно безжалостный. Будучи антологизированными, такие стихи составляют гомогенную массу, географические различия, культурные особенности стираются, оставляя после себя рудименты деталей вроде географических названий.

И здесь мы видим, насколько контекст влияет на наше восприятие текстов. Если отрешиться от игры в 27 поэтов, то мы вновь получаем нечто индивидуальное и узнаваемое: «Эта книга – конечно, классический Ровинский: мастер чужой и другой речи, здесь возведенной в квадрат; автор построенного на умолчаниях, паузах и пропусках сюжета; поэт, который по-настоящему любит своих почти всегда нелепых, несильных, нецельных героев и транслирует читателю эту безоговорочную любовь», – пишет в послесловии к книге Василий Чепелев. Разделившись на 27 поэтов, Ровинский подчеркнул единство и в то же время уязвимость своего метода, а это требует серьезной смелости.