Книга отзывов и предисловий

Сунгатовская трактовка кажется мне более многообещающей и волнующей – хотя бы потому, что, несмотря на все флуктуации жанра, в романе принято отыскивать сюжет (та самая «инерция наслаждения»). «Вода и ответ» начинается с сообщения о катастрофе: «В один из дней язык взорвал себя вместе с моей жизнью. Но все же мне хотелось остаться в живых». То, что следует дальше, – хроника пересборки, поиска коммуникации между разлетевшимися при взрыве частями жизни и языка. Этот поиск далек от психологической авторефлексии, он принципиально направлен вовне, к адресату; как в «Евгении Онегине» есть переписка не синхронизировавшихся во времени влюбленных, так и здесь есть письма друг к другу «нейтральных агентов», которые всячески бегут от называния чувств (подписываясь «Не твой», «Всегда далекий от тебя»). Их объединяет, кажется, не любовь, а общий проект – и этот проект называется Maria System. По признанию Сусловой, Maria System возникла из осмысления сюжета Благовещения: «Как именно происходит возникновение знания у Марии?» Мария «Воды и ответа» – искусственный интеллект, который можно усыновить, который учится читать любовь и искать связи между «отдельными фактами», оставшимися после взрыва:

Я пригласила Марию лечь на атом, создав оболочку.Она просила соединений. Как заразить узнаванием то, что забыло?

Марию усыновляет движениеи качает ее на руках —страх формы становится отпечатком,для которого не находится места.

Ключ пишет себя среди отдельных фактов —их секвенируют, чтобы найти ее сердце,оставшееся где-то внутри.

Непорочное зачатие лишено физиологичности. Но если «нейтральным агентам» явно мешает всякая физиология, то деятельность Марии постепенно возвращает ее в любовно-рабочий дискурс. В ставший уже привычным тезаурус книги (язык, активность, событие, форма, любовь) добавляются ее маркеры: сердце, горло, кровь, лимфа, семя, органы. Соответственно, меняется и работа «нейтральных агентов»: «солнце делится между мыслями, / и мы создаем для них новое сердце». Телесность усложняет работу – но остается неизбежным фактором ее совершения: «Формы уходят на сторону боли, оперируя телом как многомерным затмением. Так они остаются живы. И, вскрываясь ростом в глазу, затягивают нервную сеть с именем кризис».

Один из важных ключей в тексте – имя Лейбница: «Театр Лейбниц обернулся через машину на то, что называлось людьми». Лейбницевское учение о монадах, простейших и неделимых, но в то же время отличных одна от другой сущностях, в «Воде и ответе» выражается через метафору написания и чтения кода, чьи дискретные элементы в конце концов составляют целое, порождают действие. Монады у Лейбница обладают иерархией; в некотором смысле любовь есть высшая монада (поскольку «Бог есть любовь»). Если монады уподобить песчинкам, то в поисках любви необходимо просеять, буквально съесть весь песок:

Я спросила у животных, где искать тебя. Они ответили: «На дне песчинки».

Я шла и теряла следы, и ела песок, и обморок намотала на голову, как голод собственных глаз, чтобы не видеть, куда иду.

Бесконечно малые сущности, дробление былой целостности, с которым нужно что-то делать, – постоянный мотив книги: «мои глаза, / из которых миллионы детей тебя обнимают: / они столь малы, / что их нельзя отшвырнуть от себя», «Теперь я уже не могу остановить восстание миллионов частиц». Это дробление – попытка превратить физиологию в физику (древние греки представляли себе зрение как испускание тысяч лучей из глаз, а восстание частиц ассоциируется с безудержно размножающимися наноботами – «серой слизью» из научной фантастики). Между тем сквозной сюжет «Воды и ответа» – преодоление раздробленности: «Увидев систему, дай ей распасться» – но «Мы можем считать, / пока системы работают». Придуманная Евгенией Сусловой система Мария «хорошо освоила речь / и рождает формы элементарной связи, / чтобы затем оживить их» – и чем дальше, тем больше в текстах романа появляется прямой речи. С первого взгляда может показаться, что «Вода и ответ» – это роман из мира, где на вещи смотрят вообще по-другому, что это нечто вроде диссертации, благодаря которой можно создать мир будущей коммуникации. Но в основе этой коммуникации лежит старый принцип уважения, места для высказывания другого: «любить – это задавать пространство, в котором ситуации связи может быть дано место».

После всего сказанного финал романа может обескуражить. О Марии речи больше нет, но мы читаем: