Кто это говорит: осознавшая себя как личность Мария – или один из «нейтральных агентов», которому Мария помогла вернуть свою целостность? Почему «вне любви», когда, казалось бы, вся книга была посвящена дороге к любви? Нужно ли понимать это так, что все описанные перипетии были только препятствиями на пути героини? Мне кажется, нет. Завершена программа, работа системы, стал целым микрокосм – и только в этом целостном качестве можно говорить о той любви, которая еще будет:
Александр Бараш. Чистая радость. М.; СПб.: Т8 Издательские Технологии; Пальмира, 2022
«Чистая радость» – книга новых стихотворений Александра Бараша и избранных текстов из предыдущих его сборников. Можно было бы сказать, что она основана на «средиземноморской ноте» – мягком, но все время присутствующем ощущении пространства; припомнить Иегуду Амихая, которого Бараш много переводил, и, может быть, Кавафиса. Но пространство здесь важно в первую очередь потому, что вызывает к жизни более важную тему: осмысление памяти, ее нелинейность и сложность. Израильский пейзаж – константа, которая по-своему меняет понимание событий, пытающихся оставить на этом пейзаже свои отметины.
В то же время этот пейзаж можно, как при фотомонтаже, наложить на другое изображение: «Старый Город наслоился / на рощи Сокола и поля Аэропорта. / Под Дворцом Ирода подземная река Ходынка – / каменная труба в скале в Долине Иосафата». Такой эксперимент – отражение «перемешанной» памяти, которая часто нуждается в упорядочивании, но еще чаще – в наблюдении, как стихия, определяющая человека.
Вспоминать и думать о вспоминании – вот задача Александра Бараша в этих стихах, и в этом смысле можно сопоставить их с «Памяти памяти» Марии Степановой. Здесь есть много стихотворений-эссе, отличающихся от простых «зарисовок» личным отношением к их предмету: оно углубляет все увиденное, подверстывает его в словарь метафизических дефиниций («Облако эвкалипта повисло у балкона. / И ровно шумит кондиционер, сердце / квартиры. День разгорается, / как спор личного пространства / с безличным временем»). Переходя к событиям из собственной биографии, поэт задает вопрос: «Что это было?» Обращаясь к ушедшим любимым людям, он спрашивает: «Как я их помню?» – и, не претендуя на открытие универсалий, проговаривает что-то, вероятно болезненно знакомое многим, кто пережил потерю. Так «Как я помню?» превращается в «Как мы помним?»:
Перед нами эмпатия к ушедшим – через род, через возраст («Я сейчас в том же возрасте, / в каком ты была в моем детстве, / а все греюсь то ли теплом вашей любви, / то ли уютом той безнадежности»).