Книга отзывов и предисловий

Собаки – те обитатели этой грустной космологии, на которых Богомяков часто обращает внимание; «будьте как собаки» – своего рода вариант «будьте как дети» (например, один из персонажей Богомякова, блаженный Петр Вениаминыч, живущий в конуре, называет себя «собачкой с отвалившимся хвостом»). Это, впрочем, не единственные представители богомяковского бестиария: еще тут есть волки, кошки, загадочно-пугающие воробьи, почти животный «одинокий коронавирус». Склад ума автора позволяет оживить что угодно. «Вы говорите: „Вчерашний арбуз был вкуснее“. / А этот арбуз обижается, ведь он же хотел угодить / Со всем своим угодливым анимизмом». В антураже обидчивых арбузов, тех самых груздей с морозными звездами, бутылок заполярной граппы живут и снятся удивительные люди – но, как уже было сказано, не вызывают удивления у автора: «Приснился застреленный Владислав Листьев. / Хочешь, говорит, гамбургер из сухих листьев?»; «Все приходят во сне, кроме мамы. / Да я уж привык». Меланхолическое откровение – в том, что все эти сюрреалистические явления, иногда напоминающие не о панке, а скорее о песнях БГ, заведомо иллюзорны:

Загадал мне загадку таежный человек Петр Лапшин:«Почему наплевать, если свалятся с моста пять машин?»Мы допивали гидролизного спирта последние граммы.«А потому, говорит, на них наплевать, что все они голограммы».

Соответственно, важно выбрать свое отношение к этой иллюзорности. Можно, например, пригорюниться, поняв, что ты «лишь ветер, что дует без направления», а можно спеть Песенку веселого палтуса:

Я – палтус.Я – морской оболтус.Хожу я по морям туда-сюда.И вместе с крабомВыносят бабамМеня на траурной тарелке, господа.

За ваши пляски огневые,За цепочки пищевые,Глобальное сниженье цен.Идет-гудет антропоцен.

Можно было бы придраться к заведомо «ерундовым» сюжетам и экспозициям, которые сочиняются ради того, чтобы эксплуатировать устоявшуюся поэтику. Но штука в том, что ерунда – вполне легитимный повод для текстопорождения. «Пил кофе и чихнул. / Летели капли кофе через нос / И в каждой капле – нерожденные миры»: этот гротескный парафраз брюсовского «Мира электрона» словно показывает, что иллюзорность физического существования вполне равносильна иллюзорности изощренных фантомов вроде мертвого Листьева с гамбургером. (Алкоголическая подпитка такого дискурса вполне естественна.) Но притом – приходится себе противоречить – в книге Богомякова есть вещи, которые кажутся абсолютно точно, железно существующими: это приметы Сибири, ее реки и города, топонимы и диалектизмы. Над ними простерта, конечно, Небесная Сибирь – и они гарантируют некую стабильность, которую Богомяков описывает одновременно вовлеченно и с дистанции, то есть постиронично. Недаром в одном из стихотворений рядом с названием франко-пушкинского вина (NB: паленого) мелькает термин из довоенной кремлевской пропаганды.

«Оливка» – вот немажорское место.

Так говаривал покойный В. И.Там не зазорно паленого выпить аи.Там мертвый хант всегда отдыхает в углу.Обосрали медведи ковролин на полу.Недаром поправиться ходит сюда глубинный народ.Мы в «Оливку» бредем сентябрем, январем,

Чтобы сделать чего-то со своим величьем.И когда весь портвейн пересохнет, как рот,Время дернет назад в беспросветный вперед.

Алексей Порвин. Радость наша Сесиль. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023

Горький

На протяжении почти пятнадцати лет Алексей Порвин был одним из лидеров неформализованной школы «бессубъектной лирики» – насколько можно применять понятие «лидерство» к поэтике, принципиально отказывающейся от выраженного лирического «я». О бессубъектной лирике много говорили в 2010‐е – тут можно вспомнить несколько важных эссе Марии Степановой и дебаты вокруг поэтов круга Премии Драгомощенко. Предшественником этой поэтической волны можно считать Михаила Еремина – и новая книга Порвина, кажется, многим Еремину обязана: