Книга отзывов и предисловий

Несмотря на «торчащий член» и «мятых мужиков», это стихотворение родственно детской считалочке. В своих стихах Горбунова явственнее, чем в прозе, соединяет «низкое» с нежным.

А вот вторая часть книги, в которой собраны стихи 2022-го, будто бы оправдывается за отсутствие грозных предсказаний: «под меди звон и звук кимвала / под гром пророчества и тайн / любовь не думала, не знала / жила, дышала просто так». Между тем «дуло небытия» все отчетливее виднеется через просвечивающий фон. Мир наливается войной, война изменяет его сущность: «кроны шумят как спецназ ГРУ: / выше нас только звезды / и птицы поют как РВСН: / после нас – тишина». Русская просодия начала XXI века, в формировании которой Горбунова принимала участие; футурология «нового эпоса» – все это пригождается для пророчеств, которые уже не кажутся фантастическими:

вспомни как разрывала сердце все та же болькогда покидала ты навсегда

свой беспилотный летающий домс репликаторами едыкак в ту войну все бежали с Земли на Лунуи смотрели с Луны на тот взрыв

и у всех морейлунных сидели и плакали сорок дней

Словом, Армагеддон близок, а «Божий Лик в кровавых бликах / С синяками кучевых», зримый на небе, – это уже не Бог геометрической бесконечности и любви, что движет Солнце и светила. Но тем не менее

…на все ваше обесценивание

я отвечаю своей любовью обсценною.

Так и надо.

Варвара Недеогло. Русские девочки кончают свободной землей. Краснодар (Красноярск): Асебия, 2023

Горький

Первое, что бросается в глаза, когда читаешь стихи Варвары Недеогло, – «экзорусское» письмо: «самый большой алфавит в мире», в котором часть букв кириллицы заменяется на схожие по графике символы. Это «экзо» можно трактовать по-разному – и, механически, как способ деавтоматизации чтения, и, метафизически, как символ трансформации или болезни русского поэтического письма вообще.

Обложка антивоенной антологии «Поэзия последнего времени», вышедшей в прошлом году в Издательстве Ивана Лимбаха, задействует этот графический принцип – в саму антологию вошла поэма «¡ɚбудь рʏ͍ссҝой+ой+в̥ой/на/рõϛϛию!», которая, как пишет Дмитрий Кузьмин, при других обстоятельствах, «в мирное время… определенно была бы поэтическим событием года». Относительность ценности поэзии – проблема, ярко высветившаяся в последний год, и часто кажется, что именно радикальные, авангардные жесты – работающий способ подойти к этой проблеме. А радикализма Варваре Недеогло не занимать – в чем читатель убеждается начиная с заглавия ее дебютной книги.

Причем радикализм – и в этом открытие Недеогло – может оказаться состоянием, которое наступает от небольшого изменения, от не такой буковки (подобно тому, как для начала цепной реакции нужна критическая масса). «Ѩ хотела бы ломать кости и сминать их в / Ԙбала» Недеогло на первый взгляд недалеко от «Я хочу быть автоматом, стреляющим в лица» рэпера Хаски, но строчка Хаски одновременно цинична в своем упоении разрушением и при этом конформна (в смысле улавливания тренда). Юс малый йотированный и лигатура из мокшанского алфавита у Недеогло как бы тормозят постулируемое в строках «прямое действие» – а заодно и подвергают его сомнению: разложив лигатуру на две буквы, мы получим разочарованную констатацию, сводящую на нет агрессивный порыв. Остановить собственный кулак на лету и попробовать разобраться, в чем дело (заставить себя нырнуть в варево из цитат, от узнаваемых повседневных реплик до изнасилованных строчек Окуджавы), – да, по нынешним временам это радикальный жест. И тем интереснее, что если отойти на расстояние, смотреть на всю книгу Недеогло целиком, то эти циклы остановок и стартов, разговоров с собой и подразумеваемыми собеседниками, цитат и флэшбеков складываются все же в ощущение непрерывного яростного потока.

Поэт противопоставляет свой язык конформистскому языку обывателей: у этой стратегии долгая история. Недеогло вносит в нее свежесть благодаря простой словесной игре: она начинает говорить о языке как об органе, рассказывать о перенесенной в детстве операции на уздечке (до которой она не могла говорить членораздельно); пишет, наконец, что ее язык похож на хуй. Это, само собой, окрашивает тему использования языка бесшабашным эротизмом – а заодно и рисует образ какого-то другого биологического существа, взирающего на мир остраненно и в то же время с грозным желанием: