Книга отзывов и предисловий

ʁ̤̌ ԉюЂԉю г̄ԉубокой ноӵью выпоԉӡ̦ать из ԍвоегоԉогова в круг̄ԉосутоӵнӹй таЂаӵный магазин задвуϗ̀ԍиг̄аретной пачкой джарума со вкуԍом ϗ̀вәздiкiи вӹкуривать обҿ одновременно, поӂирая г̄лåзåмипустой u густой ԉитҿйный проԍпҿктпотом ʁ̤̌ ԉюЂԉю возвращаться и очењ доԉг̄о

рассматривать свои острые кԉыки в зеркаԉе terrible beauty is born

Вместе с тем эта инаковость – обманчивое, неверное впечатление. Недеогло, вслед за Ярославом Могутиным, вводит в русскую поэзию радикализм, непримиримость желания, вскрывает потенцию говорить-как-чувствуется, особенно если чувствуется предельно неконвенционально. И, разумеется, в сравнении с этим экивоки языка политических эвфемизмов, языка-импотента, языка «человека с рыбьими глазами» выглядят особенно блекло.

и сөлв~о ыбло~ ВО˚˚ЙĦАкотороепереводится на идиотский как а н т о н и м  м и р а<…>но смелое сердце

врага не боитсяи человека с рыбьими глазамитем пачесе час

Смелое сердце – источник диатриб по адресу и того самого человека с рыбьими глазами, и порожденных его царствованием языковых миазмов («чем строже будут ваши мудацкие законы / тем мне слаще будет их нарушать») – но, между прочим, и «унылой неолиберальной культуры»: «я лучше буду / страстью и дерзостью оснащенной / унылой неолиберальной культурой / отмененной».

С одной стороны, работа Недеогло производит впечатление следующего шага в «поэзии прямого действия». Это действие нерасчетливо, оно совершается, пока горит топливо, – а топлива много, Å ТĒ β ӃʘМ++НЄТ ԈЮѢВɩ͛ ӸДУ̊Т++ĦѦХӰ̊Й. С другой стороны, сама идея «нарваться на отмену» настораживает: манифестированное в стихах стремление к интересной биографии в какой-то степени подрывает «горящий наружу» месседж, хотя и согласуется с авангардными стратегиями жизнестроительства. Многое из того, что произносит в своем огромном монологе Недеогло, нуждается во втором прочтении. «я ненавижу мужиков / за то что они боятся падения в теперь / падения во мгновения / вечности заполнения / рекой времен моей …. / затопления / я ненавижу что вам страшно что вы не можете / со мной управиться» – окей, это понятно, а с другой стороны, так ли нужны говорящей те, кто в самом деле смог бы с ней управиться? «пархатые соотечественники / вы все выделяете желудочный сок / но не ту да / отмывая кровь с флага так называемой свободной россии» – допустим, а зачем тут отчетливо антисемитский эпитет? (При том, что мотив национальной идентичности занимает в книге не последнее место.) Словом, это книга, (к, о) которой стоит задавать вопросы – если вас не снесет ее первоначальным напором.

Владимир Богомяков. Грузди с морозными звездами. Тюмень; СПб.: Красный матрос, 2023

Горький

Поэт, философ, участник и свидетель сибирского панка Владимир Богомяков работает в неизменной манере, прекрасно вписывающей его новую книгу в поэтический мир издательства «Красный матрос». Казалось бы, это мир нонконформистской лихости, объединяющей несколько поколений позднесоветских и постсоветских неформалов, но у Богомякова лихость всегда отстранена некоторой дистанцией опыта, заявленным в стихах умением ничему не удивляться. Получается книга, в которой благостность чередуется с меланхолией; упомянутая в одном из стихотворений «панковская небесная челеста» – хорошая музыкальная ассоциация.

О меланхолии стоит поговорить подробнее: у Богомякова есть тексты, объявляющие о ней с ходу («Какое грустное кино, / Как доктор в ночь идет за водкой»), но гораздо чаще ее делают финалы стихотворений – традиционно самые сильные, самые запоминающиеся части.

Собаки загрызли меня у пекарни.Шли по дороге какие-то парниПоклониться могиле Чебаркульского Славика.

Поклониться могиле Морозова Павлика.Поклониться могиле Владимира Глухова.Пусть земля всем им будет пухом.Воют под землей подземные динозавры.Полыхают над землей небесные пожары.А здесь на земле только грязь и усталость.И ничего моего не осталось.