Книга утраченных имен

Эти слова, произнесенные холодным осуждающим тоном, прозвучали как пощечина. Евины щеки запылали – от чувства вины и смятения кровь прилила к лицу.

– Мамуся, ты даже не знаешь его. Реми – хороший человек.

– На свете много хороших людей, Ева, но зачем тратить время на католика? Думаешь, что ты лучше своих соплеменников, но от себя убежать невозможно.

– Я и не пытаюсь!

– Ох, Ева, ты и правда пытаешься убежать – забыть, кто ты, с тех самых пор, как мы сюда приехали.

Ева повернулась к ней, и внезапно ее поразило, как исхудала мать. Как она могла не замечать этого прежде? Лопатки мамуси напоминали птичьи крылья, а острые ключицы выпирали из-под блузки. Несмотря на гнев и обиду, Ева почувствовала тревогу.

– Мамуся, я никуда не убегаю и ничего не забыла. Я просто… испытываю чувства, которых сама от себя не ожидала. Но не бойся, ничего такого не было.

Лицо мамуси покраснело.

– Значит, ты признаешься? Ты его любишь?

– Я этого не говорила.

– Тогда запомни вот что. Мы с твоим отцом уехали из Польши совсем еще молодыми на поиски новой жизни для себя и для нашего ребенка, которого надеялись однажды произвести на свет. Ты, Ева, стала этим ребенком, и ценой жертв, на которые нам пришлось пойти, ты родилась свободной. Если ты отречешься от своей веры, от своих корней, ты предашь нас и тебе никогда не удастся это исправить.

– Мамуся…

Но мать уже пошла к двери.

– Ты разочаровала меня, Ева, и такого сильного разочарования я еще не испытывала за всю свою жизнь.

Ева еще долго стояла как вкопанная и смотрела ей вслед, мысли крутились у нее в голове, она не понимала, почему все, кто был ей дорог, казалось, стремились только к одному – разбить ей сердце.

На следующий день после полудня, когда Ева с головой ушла в работу, в дверях маленькой библиотеки вдруг появился отец Клеман.

– Как идут дела? – поинтересовался он.

– Новые бумаги нам очень помогли. – Ева со вздохом показала на толстую стопку документов, которые она уже сделала. – Только, знаете, я… я не справлюсь со всем этим без Реми.

– Мне тоже хочется, чтобы он остался, – сказал отец Клеман. – Но, возможно, у подполья для него есть другие задания. Он продемонстрировал ум и находчивость, сопровождая детей, и не исключено, что ему доверят еще какую-нибудь работу.

– Он нужен здесь. Я не могу заниматься всем этим в одиночку.

Отец Клеман вздохнул:

– Возможно, они пришлют на подмогу кого-нибудь вместо него.

Ева в недоумении уставилась на священника. Как ему могло прийти в голову, что кто-то способен заменить Реми?

– Отец Клеман… – начала было она.

– Твоя работа здесь очень важна, Ева. Ты ведь понимаешь это?

Ева склонила голову:

– Да, но я…

– Ева, – перебил он ее, – можно отвлечь тебя на час? Я хочу тебе кое-что показать.

Ева замерла в нерешительности, но потом кивнула. Не сказав больше ни слова, он вывел ее из библиотеки в церковь, а затем – на улицу, освещенную ярким дневным солнцем.

Они молча зашагали в центр города. С карнизов, сверкая в лучах солнца, свешивались сосульки, а крыши домов покрывал ослепительно-белый снег. Отец Клеман вежливо кивнул двум нацистским солдатам, которые стояли у стены одного из домов, а Ева отвела взгляд. В последнее время их стало здесь слишком много – всегда одетые строго по форме, с грозными лицами. В маленьком городке, где любой приезжий, даже не в военной форме, всегда оказывался в центре внимания, они сильно выделялись на общем фоне.

– Я могу задать вам вопрос? – подала голос Ева, когда они свернули с площади на тихую улицу Жиро.

– Конечно, Ева.

– Вам не кажется, что я… – Ее голос сорвался, и она глубоко вздохнула: – Вам не кажется, что я предаю свою религию? Своих родителей?

Отец Клеман с удивлением посмотрел на нее, и они ненадолго прервали разговор, чтобы поприветствовать месье Деньо. Тот, стоя около своей мясной лавки, беседовал с местным жандармом, которого Ева часто видела в городе. Месье Деньо с раздраженным видом помахал им рукой, а жандарм даже не удостоил взглядом.

– Ева, ну разумеется, я так не думаю, – ответил отец Клеман, когда они свернули в узкий темный переулок между двумя жилыми домами. – Почему ты об этом спрашиваешь?

Ева смутилась от того, что на глазах у нее выступили слезы.

– Это все из-за мамы, – только и смогла сказать она.

– Ох, Ева. – Отец Клеман смотрел на нее глазами, полными грусти.

Бродячая кошка, такая тощая, что ребра проступали сквозь облезлую шкуру, вынырнула из дверного проема и прошмыгнула под занесенный снегом велосипед, который стоял у стены. Ева почувствовала жалость к этому несчастному живому существу. Кошка непременно умрет с голоду или замерзнет, если ее никто не приютит.

– Может быть, она права, – пробормотала Ева. – Я не молюсь, как она, хотя понимаю, что молиться нужно. Для родителей традиции всегда были важнее, чем для меня, и я, наверное, должна стыдиться этого, особенно сейчас. Когда немцы пытаются уничтожить нас, стереть с лица земли.

Отец Клеман вздохнул.