Книжник

Они сели на лавке недалеко от церкви. Теперь Адриан внимательно вгляделся в лицо монаха. Он понял, почему не заметил губ этого человека — они были бледно очерчены и почти бескровны, и царящие на лице глаза отвлекали от них взгляд. Илларион, заметив, что Парфианов разглядывает его, улыбнулся, и Адриан отметил, сколь немимично его лицо: улыбка лишь чуть, на йоту, сдвинула лицевые мышцы и исчезла.

…Когда он пришёл в школу после болезни, ему сказали, что класс принял решение его, мол, в комсомол принять. Он сказал, что подумает. Никто не понял его ответа, но переспросить не решились. Удивительно, что всё было как ни в чём не бывало. Ну, тут классная, конечно, перепуганная-то, постаралась, но и ребятишки вели себя странно. Он удивлялся. Просили списать, руку протягивали. Всё как всегда.

— Давал?

— Руки не подавал, кроме Марция, никому, а списать — давал. Осознал тогда, что есть бедность. Ну, тогда богачей-то особых и не было. Но есть и другая бедность — бедность ума. Есть и самая жуткая. Бедность чести. Я понимал, что милостыню подаю. На бедность ума. Это же не зависит от человека. Но бедность чести — это уже другое, я уже понимал. Это грех и зависит только от тебя. И ты за это — отвечаешь.

— Ты им — простил?

— Да у меня и прощения-то не просили. Не теми категориями они мыслили. Но монахом — они меня сделали. Я тогда впервые ощутил свою инаковость по отношению к ним. Я был иной, инок… И в храм уже приходить начал — не свечки ставить, а к Иисусу. — Монах усмехнулся. — Отречься… И того, ведь, дурачье, не понимают, что заставь ты меня сегодня от Святыни отречься — завтра я и от комсомола твоего отрекусь, а послезавтра им, заставившим меня честью поступиться, глотки запросто впотьмах перережу. Была, была она, гниль эта в державе-то датской. Потом, кстати, оказалось, что я им какую-то отчётность порчу, в десятом даже пытались заставить вступить. Уговаривали. Тебя же, мол, в институт не примут. Нет, говорю, от Бога не отрекусь. И не надо, говорят, только заявление напиши и про демократический централизм выучи. Ах вы, проститутки… У самих — ничего святого, так хотели, чтобы и у меня его не было. Я тогда уже договорился с другом отца Иосифа, и в Москву решил в семинарию поступать. Сказал им об этом. Там, говорю, билет ваш комсомольский и даром никому не нужен будет. Зачем же я про демократический-то централизм учить буду? Лучше акафист Иисусу выучу.

Ну, а монашество на выходе из семинарии выбрал сам. Как-то получилось. Ни одна не приглянулась ни на регентском, ни ещё где… К тому же… Он за неделю до пострижения приехал к матери. Все молился, прося Господа подсказать решение. Перед самым домом на его глазах встретились двое мужиков, лет по пятьдесят. Один жалуется на сына, аварию сделал, жена больна, денег нет, весь в долгах. А у тебя как? Тот говорит: «Сам же знаешь, у меня ни жены, ни детей — какие же у меня могут быть беды?» Он и понял, что это ответ ему на молитву.

Мать уговорил, сестра поддержала.

Неожиданно колокол откуда-то сверху ударил несколько раз. Монах заспешил. Адриан проводил его взглядом и взглянул на часы. О, Боже! Без пятнадцати четыре? А… как же? Книжник кинулся к трассе и вскинул руку, по счастью, тут же затормозил такси и ринулся в центр, к конторе.

…Его сумка сиротливо лежала под будкой охранника, который, увидя его, с готовностью сообщил, что его ждали, звонили ему домой, Аркадий даже ездил к нему, но не дождались и с некоторыми неприличными словами в его адрес десять минут назад уехали.

Ну, и что теперь прикажете делать? Тот же охранник добавил, что до базы завтра утром, кажется, в девять, пойдёт с вокзала автобус. Книжник поблагодарил и за сохранность сумки, и за сведения, и — направился домой. Пришёл и после десяти минут под тёплым душем неторопливо обдумывал сказанное Илларионом, потом завалился с книгой на диван, читал до десяти, завёл будильник на восемь утра. К чёрту всё!

Утро вечера мудренее.

Спал он без снов, и проснулся за полчаса до звонка будильника. Поднялся, решил, если получится, уехать с вокзала, если нет — за два ближайших дня придумать достойную причину опоздания. Но никаких проблем не возникло. Книжник сел в полупустой автобус, и пожалел, что так хорошо выспался: сейчас бы как раз подремать. От скуки стал смотреть в окно, на номера встречных машин, Аркадий обещал ему сторговать у друга внедорожник. Это было бы кстати. Их автобус вдруг замедлил ход и прижался к обочине. На скорости пронеслась мимо будка УАЗа, за ней, урча сиренами, две скорые и какая-то иномарка, Адриан не рассмотрел. Какие-то горные соревнования. А шуму-то, шуму-то…