Рис. 30.
Народ толпится у виселицы/Голгофы, а правее, на дереве, видим не скворечник, а традиционную для Средневековья божницу (небольшой киворий, иногда – маленькая капелла) с распятием Христа. Такие, закреплённые на деревьях, освящённые и/или почитаемые селянами образы и сейчас можно встретить в захолустных местах католической Европы, например, в Италии.
По пути коробейника, рядом с его ногами, различаем позвоночник с рёбрами, верхнюю часть черепа, несколько костей и ногу, заканчивающуюся копытом, – фрагмент связан с идеей «memento mori
», помни о смерти. Это напоминание о бренности всего земного перед лицом смерти и Страшного суда органично взаимодействует с высказыванием триптиха в целом. Справа Босх изображает потрескавшийся мост. Предание о шатком мосте бытовало в старонидерландской литературе. Например, притча о двух пеших мостах, перекинутых через реку, описывает один мост как сильный и надёжный, другой настолько слабый, что на него и птицы не смогли бы сесть. Значение мостов в самом тексте ясно объяснено: два моста – добро и зло… Хороший мост – путь Бога, злой – дорога в ад[68]. Мост также маркировал ситуацию перехода из мира земного в загробный.Средневековые тексты рассказывают о душах, следующих в последний путь через мост на небо. Деревянный, немного надломленный мост у Босха – примечательная деталь, будто бы кодирующая послание или совет: ещё при жизни душа должна подготовиться к смерти, избегая греха, встав на путь подражания Христу. Земная жизнь суть – путь приуготовления ко встрече с Богом: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет
» (Ин. 10:9), и «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:9).Закрытые створки призывают зрителя к раскаянию, пока ещё не настал час Страшного суда. В противном случае – грех, метафорически явленный в центральном образе триптиха «Воз сена», приведёт человека в ад (глава 6, рис. 55).
Как было написано ранее, в иконографии коробейника можно уловить образ Дурака из карт Таро. Эта карта кодирует ситуации выбора на распутье (её же Босх задаёт своему зрителю образом сена, коробейника и Страшного суда). В Средневековье проблема выбора иллюстрировалась через мифологическое предание о распутье Геракла – аллегорический сюжет о колебании античного героя между двумя жизненными судьбами: Добродетелью, – путём трудным, но ведущим к славе, и Пороком, – путём лёгким, привлекательным и бесславным. Петрарка в своём трактате «De vita solitaria
» христианизировал Геракла. Его размышления над выбором жизненного пути стали символом духовной борьбы, а античный языческий герой эволюционировал в христианского блуждающего рыцаря и впоследствии в аллегорию Христа (рис. 32). Маттео Пальмьери (1406–1475 гг.) в «Libro della vita civile» понимал этот выбор как колебания между благоразумным удовлетворение телесных нужд и созерцательностью – высшей мудростью, «героической меланхолией», которая рождается в одиночестве, в размышлении о неземных, высших силах, как у отшельников и святых отцов. Себастьян Брант в «Корабле дураков» описывает глупца, который в отличие от Геракла не может сделать правильный выбор между двумя дорогами.