– Как и обещал, мы оценили твои книги по самой высшей стоимости, – пояснил он. – Они в отличном состоянии. Каждая стоит в среднем около полутора долларов. А ты принес почти четыреста экземпляров. Ты не согласен? Думаешь, они стоят дороже?
– Нет, все отлично, – ответил я. – Спасибо. Здесь даже больше, чем я ожидал.
– Тогда почему у тебя такой вид?..
– Какой?
– Будто кто-то ударил тебя по лицу.
Я был так расстроен, что уехал не туда. Сел на поезд, который следовал в район, где я жил раньше. Ошибку осознал, когда все сошли на конечной остановке. Я тоже вышел. Захотелось прогуляться на солнышке.
Мы с Флипом направились к нашей деревянной набережной. По пути он даже не вилял хвостом, как это обычно бывало во время прогулок вдоль пляжа. Видимо, моя грусть передалась и ему. Навстречу нам ехал мужчина без ног в инвалидном кресле. В руках он держал два стакана для мелочи. Он принялся рассказывать мне, почему нуждается в деньгах, но я его почти не слушал. Меня заинтересовали его глаза. Почему-то этот мужчина казался мне очень знакомым, только непонятно, откуда я мог его знать. Я дал нищему пятьдесят баксов – парень из «Стрэнда» заплатил мне пятидесятидолларовыми купюрами.
Мужчина в кресле посмотрел на деньги, затем на меня, а после, запрокинув к небу голову, взвыл:
– О-о-оу!
Он прокрутился на задних колесах и начал рассказывать всем подряд:
– Этот парень – истинный ангел! Правду вам говорю. Он обладает настоящей силой. Этот молодой человек понимает! Он сама мудрость. Парень, у тебя дар, понимаешь? У тебя и твоего чудесного пса. Братишка, ты сделал мой день. Ты сделал мой день! И дело не только в деньгах. Но и в твоем сердце. Благослови тебя Господь. Для меня это значит все, парень. Значит все!
Вот тогда я понял, кого он мне напоминает. Маму. Те же самые глаза, полные смеха даже в самые печальные минуты, когда она заставила меня отдать жалкий доллар женщине, что продала Флипа. Я тогда сказал, что это ничего не значит, всего лишь дурацкий доллар. Но, заглянув в ее глаза, услышал в ответ – для нее он значит все.
Этот мужчина в кресле – точно волшебник. Благодаря ему я ощутил, что душа моей мамы, возможно, по-прежнему рядом со мной. Мне стало лучше. И Флипу – тоже. Его хвост взлетел вверх и заходил ходуном. Нужно сохранить это состояние: может быть, все наши счастливые мгновения и люди, которых мы любим, действительно могут жить вечно. Нужно лишь, как сказала Галлея, помнить о них.
На Нептьюн-авеню я повстречал еще одну пожилую женщину, которая толкала перед собой тележку с одеялами и рваными пакетами с одеждой. В отличие от предыдущего мужчины, она не стала сходить с ума, когда я дал ей пятьдесят долларов, однако была очень счастлива. У нее не было одного зуба, но она все равно широко улыбалась. А ее смех звенел песней, под которую так и тянет танцевать.
Другая женщина в гастрономе собиралась отложить некоторые продукты, потому что ей не хватало денег, но я и ей вручил пятьдесят долларов.
Напротив аквариума я заметил продавца хот-догов. Торговля совсем не шла, отчего вид у него был несчастный. Тогда я купил нам с Флипом несколько булок, а сдачу оставил ему.
Так я и раздал все пятидесятидолларовые купюры, кроме одной. Ее я решил сохранить и добавить к тем деньгам, что заработал на доставке купонов. Ими я воспользуюсь, когда мне исполнится шестнадцать и можно будет жить самостоятельно.
Жаль только, теперь я не смогу поступить с Галлеей в один колледж. Вся та легкость, которую я обрел за последние полчаса, раздавая деньги, испарилась.
Я уже собирался сесть на поезд, как вспомнил слова Чаки: на этой улице у своего двоюродного брата живет Рэйберн. Я обернулся и вгляделся в конец квартала:
– Ну что, Флип, идем?
Пес в ответ наклонил голову.
Дом оказался еще хуже, чем рассказывал Чаки. Он не только разваливался, но и стоял с разбитыми окнами. Маленький двор перед домом зарос травой и был завален мусором. Флип посмотрел на меня так, будто спрашивал: «Ты уверен, что хочешь туда войти?»
Я подошел к двери и постучал. Мне открыл парень с прилизанными волосами. Несмотря на прохладную погоду, он был без рубашки. В доме не горел свет, а на окнах висели старые простыни, защищавшие от солнца. В воздухе пахло сгнившей едой. Парень кивнул мне, мол: «Чего тебе надо?».
– Деймон дома?
– Деймон!
У двери появился Рэйберн и прищурился. Низкое яркое солнце било прямо ему в глаза. Он потер их, словно никак не мог поверить моему приходу.
– Коффин?
Выглядел он паршиво. Очень. Почему-то казался меньше, чем на моей памяти, ниже, худее и грязнее. Волосы свисали жирными сосульками. Я отдал ему свои последние пятьдесят долларов, хотя понимал: расставшись с этими деньгами, чувствовать я себя буду совсем иначе.
Он посмотрел на купюру, а потом на меня.
– У тебя какие-то проблемы? – спросил он. – Что ты здесь делаешь?