Колдовской апрель

Так откровенничать, подумала миссис Фишер… А уж для миссис Уилкинс, которая пила только воду, вообще никаких оправданий нет. Миссис Арбатнот, судя по всему, разделяла негодование миссис Фишер; она нервно теребила то приборы, то салфетку.

– Разве он вас не любит? – спросила леди Каролина, столь же постыдно невоздержанная на язык, как и миссис Уилкинс.

– Меллерш? Во всяком случае, никак этого не показывает.

– Восхитительно, – пробормотала леди Каролина.

– Позвольте… – сказала миссис Фишер.

– Нет, не думаю, что это восхитительно. Я была в отчаянии. И сейчас, приехав сюда, я понимаю, насколько плохо мне было. Я была такой жалкой! И Меллерш…

– Вы имеете в виду, что он не стоит всех этих переживаний?

– Позвольте… – сказала миссис Фишер.

– Нет, я совсем не это имела в виду. Просто мне вдруг стало очень хорошо.

Леди Каролина, медленно крутя в пальцах ножку бокала, внимательно изучала сияющее восторгом лицо напротив.

– И теперь, когда мне так хорошо, я просто не могу наслаждаться всем этим в одиночку. Я не могу быть счастлива, не допуская его сюда, не поделившись с ним. Теперь я понимаю, что именно чувствовала Блаженная дева [15].

– А кто такая Блаженная дева? – спросила Скрэп.

– Позвольте… – сказала миссис Фишер, на этот раз так выразительно, что леди Каролина к ней повернулась.

– Я должна знать? – спросила она. – Но я из естественной истории ничего не знаю. Это звучит как название птицы.

– Это стихотворение, – произнесла миссис Фишер с необыкновенной холодностью.

– О, – сказала Скрэп.

– Я дам вам почитать, – сказала миссис Уилкинс, сморщившись от еле сдерживаемого смеха.

– Не надо, – сказала Скрэп.

– А его автор, – добавила миссис Фишер ледяным тоном, – частенько сиживал за столом моего отца, хотя и не все его так уж охотно принимали.

– Какая скука для вас, – сказала Скрэп. – Моя матушка тоже все время это делает – приглашает писателей. Терпеть их не могу. Ничего бы не имела против, если б они вообще никаких книг не писали. Так вернемся к Меллершу, – обратилась она к миссис Уилкинс.

– Позвольте… – сказала миссис Фишер.

– И еще все эти пустые постели, – сказала миссис Уилкинс.

– Какие пустые постели? – спросила Скрэп.

– Те, которые в доме. В каждой из них должно быть по счастливому человеку. В доме восемь кроватей, а заняты только четыре. Это ужасно, ужасно, что мы такие жадные и захватили все только для себя. Я хочу, чтобы Роуз тоже попросила своего мужа приехать. У вас с миссис Фишер мужей нет, но почему бы вам не пригласить друзей чудесно провести с вами время?

Роуз закусила губу. Она то краснела, то бледнела. Ну почему, почему Лотти не замолчит? Это замечательно – вот так внезапно стать святой, воспылать ко всем любовью, но почему надо при этом быть такой бестактной? Роуз казалось, что она пляшет на всех ее больных местах. О, если б только Лотти замолчала…

А миссис Фишер, с еще большей холодностью, чем в ответ на слова Скрэп о «Блаженной деве», сказала:

– В этом доме только одна свободная спальня.

– Только одна? – удивилась миссис Уилкинс. – А кто же занял остальные?

– Мы заняли, – сказала миссис Фишер.

– Но не может быть, чтобы мы заняли все спальни! Их по меньшей мере шесть, две остаются, а нам сказали, что здесь восемь спальных мест, не так ли Роуз?

– Да, здесь шесть спален, – ответила миссис Фишер, которая по прибытии вместе с леди Каролиной тщательно осмотрела весь дом, чтобы выбрать для себя самые удобные комнаты, и знала, что спален оставалось две, и обе очень маленькие – в одной спала Франческа в компании стула и комода, вторая, столь же скудно обставленная, пустовала.

Миссис Уилкинс и миссис Арбатнот в свою очередь дом едва оглядели, проведя прочти весь день на воздухе и предаваясь восторгам, а во время переговоров с владельцем Сан-Сальваторе по невнимательности решили, что восемь спальных мест – то же, что восемь спален, а оказалось, нет. Здесь действительно было восемь спальных мест, но четыре из них – в комнатах миссис Уилкинс и миссис Арбатнот.

– Спален шесть, – повторила миссис Фишер. – Мы занимаем четыре, Франческа пятую, одна стоит пустая.

– Вот и получается, – сказала Скрэп, – что даже если бы мы пожелали проявить доброту, мы не сможем. Разве это не удача?

– Значит, осталась комната только для одного человека? – спросила миссис Уилкинс, обводя всех троих глазами.

– Да, и вы его уже пригласили, – ответила Скрэп.