Колдовство

Галя сглотнула горькую пыльную слюну и, проморгавшись, осмотрелась вновь – но теперь уже привыкшими к полумраку глазами. Она находилась в дровнике, в самой его глубине, у дальней стены. Впереди слегка светилась вытянутой желтой рамкой входная дверь, через которую и пробивалась бо́льшая часть солнечных лучей. Рядом с ее ногами, у стены, были свалены инструменты: лопаты, грабли, вилы, мотыга, топоры, молоток, пила и многое другое. Чуть дальше слева возвышалась огромная поленница, темная и хаотично-неровная, с торчащими то тут, то там палками. А перед поленницей, привязанный к ржавому железному креслу, вырванному из какого-то советского трактора, сидел Шушенков, свесив голову на залитую кровью грудь.

– Шуш… – Галя облизнула пересохшие губы и вновь зашептала: – Шушенков… живой?

Лейтенант тяжело поднял голову и уставился на Галю мутными глазами со слипшимися от крови ресницами. Галя тяжело выдохнула, увидев огромную, зияющую красным рану на щеке, которая уже настолько опухла, что нижняя ее часть свисала вниз тяжелым мешком, продолжая растягивать сочащийся порез, начинавшийся чуть ли не от виска.

Шушенков некоторое время смотрел на Галю, видимо узнавая ее, а затем вдруг отвел глаза, повернул голову к двери и еще дальше – в уголок рядом с выходом, где вдруг зашевелились, оживая, тени.

– Это ж надо! – раздался оттуда детский звенящий голос. – Как же это, оказывается, интересно! Кто бы мог подумать!

Галя сощурилась – смотреть против света было тяжело. В темном углу, кажется, кто-то сидел на очередном стуле, стоящем напротив заваленного чем-то верстака. Голос был детский, и Галя постепенно смогла рассмотреть белую тонкую спину с трогательными завязками купальника между лопаток. Девочка зашевелилась и обернулась к пленникам, показав яркое, размалеванное косметикой лицо. Она счастливо улыбалась, демонстрируя измазанные в помаде зубы.

– Очнулась? Это замечательно! – девочка вскочила на ноги и вышла на свет. На вид ей было не больше пятнадцати, купальник был сильно велик и смотрелся несуразно на тощем теле, а на ногах красовались черные ботинки на высокой шнуровке, плохо сочетавшиеся с испачканными белыми шортами. – Мне как раз нужно было твое мнение по поводу всего вот этого, – она провела руками сверху вниз. – Скажи, я сильно красивая? Или так, средненько?

Галя посмотрела на Шушенкова. Тот безразлично отвел взгляд в сторону.

– На зайку этого не смотри даже, – махнула рукой девочка. – Он ничего выговорить не сможет, только слюной исходит. Да и мужское мнение я этой ночью уже получила. Мужчинам я прямо вот очень-очень нравлюсь. Прямо до текущих слюней. Не как у твоего дружка, а в хорошем, так сказать, смысле. Действительно – вчерашний меня буквально всю облизал! Я говорю – ноги облизывай, он и ноги лизать принялся. Слышала бы ты, что он при этом говорил! В любви признавался! – Она подошла к Гале неловкой походкой человека, надевшего обувь не по размеру. – А вот женского мнения я еще не знаю. Вот скажи мне, как женщина женщине, – это тело красивое? – Она крутнулась на месте, показав шорты, вымазанные кровью в районе задницы. – Такое, чтобы прямо вау? Чтобы все с ума сходили?

Галя молчала. Тогда девочка присела рядом с ней и заглянула в лицо. Один глаз у нее был выкрашен черной тушью, другой – зеленым карандашом.

– Я хочу постигнуть то, что вы называете красотой. Хочу понять, смогу ли соблазнить кого угодно? Вот прямо – любого из вас. Как это работает? Вчера этому придурку сисечку показала да в ухо лизнула – и он уже усидеть не мог, все потрогать хотел. Но он же упитый и старый. А на молодых и нормальных это подействует? У меня хорошая грудь? Зайке твоему показывала – он отворачивался… Хотя точно такое любит, уж мне ли не знать.

– Ты – Полина, – сказала хрипло Галя. – Дочка Полянских.

– Кого дочка? – брови девчонки удивленно поползли вверх. – А, лесника этого… Да, наверное, – да. Какая разница? Смысл не в этом. Я же к ним не привязана, ну – то есть буквально не привязана. У меня свое тело, у них – свое. Так какая тогда разница, если мы ничего не делим?

– Ты… тебя опоили чем-то, – сказала Галя. – Твой отец…

– Да что ты все про того лесника, – девчонка вскочила на ноги и зашагала к верстаку. – Он вообще уже дохлый на улице лежит. Славно ты ему голову-то раскроила. Да он бы долго и не продержался – он, конечно, получше этого мужика, который меня слюнями заливал, но все равно – старое мясо. Порченое. В нем уже черви завелись, в курсе? Обычно так рано еще не появляются, а тут – весь изнутри червивый. Как старый гриб в дождливое лето. – Она что-то натянула на голову, поправила руками – и вновь повернулась к Гале. – Смотри, а мне с белыми волосами лучше или хуже?

Галя, сжав зубы, сглотнула. Белыми эти волосы назвать было очень сложно – когда-то они были светло-русыми, но теперь все перемазались в крови, а красная, завернутая трубочкой кожа скальпа чуть выше Полининого лба была запачкана пылью и древесным мусором вроде крупных опилок и мелких сухих веточек.

– Это… Это вы Светлану так?