Колдовство

Галя отвела взгляд, когда он выпрямился, стараясь не смотреть на красное пятно между его ног, и увидела валяющуюся под поленницей старую замызганную кроссовку, которую она уже сегодня на ком-то видала. – Вот и все, теперь уже надо просто… – Полина подошла к двери, распахнула ее и выкинула оторванный кусок наружу. Паша, заворчав, почти бегом кинулся на двор, и Полина, закрыв за ним дверь, кинула плоскогубцы на верстак. – Вот видишь? Теперь тот голод пропал – и он смог сосредоточиться на другом. Голодные – они все такие. Могут думать только об одном.

За дверью раздались жадные глотающие звуки. Галя попыталась склониться вперед, но все равно почти вся рвота попала ей на колени.

– Ну ты чего? – удивленно сказала Полина. – Я же тебе помогаю. Я тебя уверяю, если бы он за тебя принялся – в таком состоянии напрочь бы затрахал. Он еще любит драться, когда заканчивает, или душить. А как голодным стал – вообще без разницы, живая с ним баба или нет. – Полина вздохнула. – Одни проблемы от таких. Лесник тоже сначала таким был. Старуха с женщиной – те жрать полезли, а лесник – за мной всю ночь таскался, пока мне не надоело. А как пассатижи на нем опробовала – так и мозги у него гнить перестали, даже имена нужные вспомнил. Только вы-то все равно не обманулись, да? Нет бы уйти – оставить бедную семью в покое…

– Они тебя отравили, – Галя старалась говорить спокойно и не поворачивать голову в ту сторону дровника, где краем глаза улавливала движения теней. – Какой-то гадостью, которая…

Полина рассмеялась – веселым девчоночьим смехом, настолько жутким в пахнущем кровью и рвотой дровнике, что Шушенков, перестав бормотать, слабо заскулил.

– Да что же вы такое говорите, а! Опять, значит, мужика главным назначаете! – Полина схватила пассатижи и направилась к Гале. – Лесника с его бабой ведь я мясом тем накормила. Потому как я первая его попробовала. Его вообще собакам привезли. А я не знала. И наелась – оно отварное было. А потом уже и остальным подложила в тарелки: и старухе, и всем вообще. Лесник первым сдался – он и до того на меня поглядывал, а как голод взыграл, то прямо при бабе своей на меня накинулся. А та плачет и жрет, жрет и плачет. Голод – штука такая… А как они смирились да стали слушаться – так я к соседям пошла. И тебя, дура ментовская, в дом завела да лицо тебе разукрасила. А ты сидишь и брешешь, – со злостью выкрикнула она, – брешешь, что меня – МЕНЯ – спасать надо? От кого? От этих озабоченных, которым я вот этими пассатижами могу хоть все нутро разорвать – а они и пикнуть не посмеют? Или от остальных, которые без моего разрешения палец ни с чьей ноги сожрать не смогут? Они же мои, все они! Слышишь? Здесь, за лесом, я главная! Я это все, – она обвела руками дровник, – задумала и организовала. Это мое домашнее задание. Ты сейчас здесь сидишь – потому как я так решила! Могла бы тебя Пашке кинуть – и он бы тебя уже всю до крови своим хером истыкал! А зайку твоего – сунула бы жирухе-соседке нашей, уж очень он ей приглянулся. Своего-то она уже, поди, доела, а от зайки больше пользы никакой все равно не будет… А нет – вы сидите здесь, под моим контролем и заботой. Я стою напротив вас, я с вами говорю и вышвыриваю отсюда голодных – но жертва, по-вашему, все равно – я?

Она склонилась к самому лицу Гали и посмотрела ей в глаза с застывшей маской безумия и превосходства.

– А вот скажи, госпожа вшивая, – все сейчас так думают? Что девчонка вроде меня – всегда жертва? Очень хорошо, если так оно и есть. Потому как я тогда такого наворочу, – она слегка присвистнула. – Знала бы ты про то, что такие, как я, в былые времена творили, – поседела бы уже.

– Кто ты? – спросила Галя. Она, как ни странно, успокоилась. Спасать девчонку больше не хотелось – теперь Галя чувствовала лишь слабый, растворенный в боли и жаре интерес. – Откуда ты взялась?

– Откуда я… откуда Я взялась? Я?! – Полина несколько раз подпрыгнула на месте – так сильно ее переполняла ярость. – Да откуда ВЫ здесь взялись?! Вот в чем вопрос?! Вас здесь НИКОГДА сроду не было! Всегда лес! Всегда – мы! А теперь вдруг – везде вы! Как? Даже зверей не осталось, одни… животные, – последнее слово она сказала с отвращением. – Ничего без вашего спросу не вырастет, не пробежит, не сожрет – ходите и по-ортите все, и землю роете, и своим навозом все покрываете… Откуда я взялась? Да я всегда здесь была. – Она ударила себя по голове, а потом прижала ладонь Гале ко лбу, – вот тут и вот здесь была. Откуда взялся голод? Когда появился? Он всегда был, всегда есть – и всегда будет. Вы его глушите, каждый день – по нескольку раз. Жрете, трахаетесь, спите, заставляете других делать то, что вам нужно, – а потом вдруг – раз! И ничего нету. И тогда начинается вой да скулеж – откуда голод? Откуда кровь? Да всегда оно здесь, вокруг, просто вы ссыте на это взглянуть. Но вам придется. И тебе придется. Смотри, смотри!

Полина подбежала к Шушенкову, запрокинула ему голову и пассатижами раскрыла рану в щеке, обнажая внутренности рта.