— Свою машину оставишь на стоянке пансионата, — безапелляционно заявил Рудович, когда мы начали обсуждать детали нашей операции, — она слишком приметна. И потом — мой начальник вполне мог приставить к тебе «наружку». Поедем на старенькой «девятке», я одолжил у соседа на выходные. На моей, сама понимаешь, тоже нежелательно светиться.
— Хорошо, — быстро согласилась я, — а я вот всё хочу тебя спросить, как зовут твоего начальника? А то как-то неудобно получается. Всё товарищ подполковник, да товарищ подполковник. Или это государственная тайна?
— Да нет тут никакой тайны. Лазарук Юрий Харитонович. Только учти, — хитро посмотрел на меня Рудович, — он давно и очень прочно женат.
— Спасибо, что просветил меня убогую. А то я всё гадаю, что у него за кольцо такое блестит на безымянном пальце? Неужели обручальное? Ладно, давай теперь к делу.
— Всё, что нам может понадобиться, я уже подготовил, сложил в два компактных прочных рюкзака и бросил в багажник. Заеду за тобой завтра в восемь утра. Раньше не стоит. Дороги по причине выходных будут абсолютно пустые, и незачем привлекать к себе внимание лишний раз. Да, вот ещё что, — Рудович замялся, потом тяжело вздохнул, опустил руку в боковой карман пиджака и достал пистолет «ТТ». Взвесил на широкой ладони, опять вздохнул и протянул мне:
— На, владей, от сердца отрываю.
Я взяла пистолет, быстро выщелкнула обойму. Маслянисто блестевший верхний патрон был на своём месте. Уверенно загнала магазин обратно и опустила оружие в карман халата.
— Спасибо. Хорошая машинка.
— Да не за что, — кисло отозвался Рудович и, снова поколебавшись несколько секунд, протянул мне запасную обойму:
— Возьми. Очень надеюсь, что не пригодится. Но, на всякий случай, пусть будет. И мне так спокойней.
Старое и давно заброшенное кладбище встретило нас хмуро. Утренний молочно-белый туман густо стелился по земле, окутывая покосившиеся кресты и ржавые ограды своим покрывалом. Могилы в большинстве своём почти сравнялись с землёй и среди буйства высокой травы да разросшегося дикого кустарника угадывались только по торчащим местами памятникам и прочно вросшим в землю могильным плитам. На многих ещё сохранились полустёртые надписи и фамильные гербы, проступающие сквозь лишайники затейливыми барельефами, местами покрывающие саркофаги из белого камня, покрытого темным налётом времени. Пробираясь по влажной от утренней росы высокой траве едва видной тропинкой, мы миновали несколько когда-то очень давно основательно построенных, а теперь полуразрушенных и покосившихся старинных кирпичных склепов, густо увитых диким плющом, среди листвы которого виднелись обвалившиеся конусообразные крыши. Тропинка вскоре заметно пошла под уклон, и мы стали спускаться в овраг. Здесь могилы, судя по истлевшим замшелым крестам, в большинстве своём давно упавших и теперь лежащих в густой траве, были значительно беднее. Оград вообще не было видно. То ли их растащили на металлолом местные жители, то ли они были деревянные и полностью истлели. Вскоре тропа опять стала подниматься и, миновав целую аллею столетних, в два обхвата, могучих лип, мы подошли к большому кирпичному склепу. Скорее это монументальное сооружение, построенное из местами поросшего мхом красного кирпича, сильно выщербленного, будто по нему стреляли из пулемёта, правильнее было бы назвать часовней. Высокий вход, оформленный в виде арки из белого позеленевшего от времени мрамора, смотрелся очень богато, несмотря на истёртые широкие ступени, ведущие внутрь.
Мы только на секунду задержались перед входом. Рудович решительно сорвал белую бумажную полоску с расплывшейся от сырости синей печатью «Сьледчае ўпраўленьне Беларусі» и потянул за прикреплённое к высокой кованной двери большое бронзовое кольцо, подёрнутое благородной зеленоватой патиной. Сильно поржавевшая по всему периметру дверь со скрежетом открылась, и мы вошли в холодный мрак склепа. Рудович включил фонарь и обвёл им помещение по кругу. Белый свет узкой полосой пробежался по стенам, покрытым великолепными фресками, посвящёнными библейским сюжетам. Покрытый квадратной терракотовой плиткой пол с зеленоватой поливой местами потрескался, а прямо перед нами возвышался огромный саркофаг из белого камня, на боковой стороне которого неплохо сохранилась целая гирлянда родовых гербов и длинные, выбитые на камне фразы, насколько я смогла бегло разглядеть — на латыни. Массивная крышка каменного гроба была немного сдвинута в сторону, и через узкую щель была видна пугающая темнота домовины.
Рудович, не останавливаясь, быстро обогнул саркофаг и, пройдя в правый дальний угол склепа, осветил кирпичную стену. Я сразу увидела узкий пролом в стене и поняла, что склеп стоит не на возвышенности, как поначалу кажется, когда находишься снаружи, а пристроен одной, задней стеной к крутому склону оврага. Через узкий пролом свет фонарика выхватил часть подземного хода, и я вслед за Рудовичем шагнула в неизвестность.