Колея к ржавому солнцу

Угорь взглянул на лицо своего работодателя. Бледность постепенно уходила с него, уступая место землистому оттенку. Неизвестно, хорошо это или плохо. Опыта ветеринара маловато в такой ситуации. Характер дыхания, кажется, не изменился. Финка, на лице которой замерзали размазанные слезы и сопли, посмотрела на него с надеждой и что-то произнесла по-фински, потом продублировала по-английски. Угорь все равно не понял и помотал головой. Подумал о том, что Страна Басков и беззаботные месяцы в Бильбао далеки от него как никогда. Денег, которые обещала ему Сталинграда, он не получит, потому что та не нашла, что искала. Он видел, как она уходила с пустыми руками. И Драган теперь не жилец, так что плакали денежки, обещанные за его экологический стартап.

– Фак! – произнес Угорь и тут же поймал обеспокоенный взгляд девушки.

– Вот? (Что?)

Угорь помотал головой, отгоняя свои мысли.

И зуб опять разнылся.

Вряд ли у него получится…

Но попытаться-то стоит.

Он же перестанет уважать себя, если не сделает попытку спасти свои планы. А для этого надо вытащить к людям дойную корову, что лежит перед ним. Чем черт не шутит? Попытаться стоит. Ну а если получится? Если все-таки получится?.. Драган отвалит неслабый бонус за свое спасение. И тогда…

Рассыпанные вокруг него лакричные конфеты «Турецкий перец» чернели как глаза снежных бесов, ухмыляющихся его затее. «Ну-ну. Давай, что еще придумаешь?»

– Пидор ты! – сказал Угорь ближнему бесу, а потом потянулся и окровавленной рукой выковырял из снега бесовский глаз.

Сунул в рот и задвигал челюстью, морщась от мерзкого вкуса. Лишенный глаза бес взвыл и плюнул в лицо Угрю снегом. Тот обрадованно засмеялся, натянул балаклаву и встал на ноги.

– Я сейчас, – кивнул он тревожно смотревшей на него финке.

Развернулся и рванул к ДОТу за брошенной саперной лопаткой.

38. Сидя на вершине снегопада

Как закончившихся детских каникул, было по-детски жалко ускользающего, буквально вытекающего сквозь пальцы состояния. Качавшие его всю эту бесконечную ночь амфетаминовые волны затихали, надвигался мертвый штиль отходняка. И это при том, что снаружи, за скафандром тела, бушевала пурга.

Затрахал этот летящий в лицо снег. И ветер…

Хорошо, что у них были капюшоны, иначе вымерзли бы без шапок. Всех троих облепило снежной мукой, как живую начинку сорвавшейся с катушек метели. И Жекины подмокшие «гриндерсы» явно не по погоде. Хотя все это только цветочки.

Нетрудно представить, что с ним будет после такого наркотрипа. Непонятно лишь, во что он превратится: в баклажан или в кабачок? И как это произойдет? Наверное, прямо на ходу возьмет и опустится в середину сугроба, как на грядку, мечтая, чтобы его полили из выгоревшей на солнце лейки… И нечем продлить приход. Последние остатки спидов, выбитые Настей у него прямо из рук, разметало ветром. И нечем сняться. Никаких седативных. Ни пузырька корвалола. Вообще ничего… Жека вспомнил амстердамские кофешопы и всю эту продаваемую в них шмаль. Вот бы сейчас хоть пару тяжек…

По-настоящему его беспокоил даже не подкрадывающийся овощной анабиоз, а вновь нарисовавшийся внутри него черт, нашептывающий вполне разумные вещи. Что скоро придется трезво оценивать реальность и обрушившееся цунами новых обстоятельств вроде Настиного возвращения. Что ему говорить девушке? Как смотреть в глаза? И, главное, что при этом испытывать? Он не понимал.

Куда их занесло?

Жека поднял взгляд от засыпанной колеи, по которой сегодня кто-то проезжал. Не снимая капюшона, покрутил головой. Понял, что окружающий пейзаж не изменился. Все те же потерявшие под снегопадом свой цвет заброшенные дома с заколоченными окнами, покосившиеся, как пьяные, навалившиеся на соседские заборы, похожие на раковых больных после химиотерапии голые уродливые деревья, столбы-виселицы с оборванными проводами. И ветер чем-то визжит, словно циркулярная пила.

Самой жути нагоняло то, что в трупе этого поселка кто-то еще умудрялся жить. Какие-то жуткие снеговики, какие-то тропинки, мятая, будто по ней долго молотили кувалдой, спутниковая тарелка «Триколор», еле уловимый запах дыма. Где-то что-то готовят? И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках и сварит всмятку себе яйцо…

Вернуться бы в город, где весь этот шум и визуальное загрязнение, создаваемое рекламными щитами и плакатами. Зайти в первый же попавшийся подъезд и там прижаться к батарее. Предел мечтаний – горячий душ. Стоять под ласковыми струями воды, чувствовать, как они нежно стекают по шее, плечам и спине. А потом насухо вытереться свежим махровым полотенцем, делая все медленно-медленно. Он даже остановился от таких мыслей.

– Жека! Чего замер? – обернулась к нему Настя. Разглядев что-то на его лице, она подошла, взяла за холодную ладонь и озабоченно спросила, наклонившись к его капюшону: – Плохо, да?

Он пожал плечами: