Колея к ржавому солнцу

Несчастья, состарившие женщину внешне, не смогли сломить ее. По характеру Евдокия Дементьевна изменилась мало. Во всяком случае, окружающие ничего такого не замечали. Продолжая бодриться, она таскалась по театрам и подругам, с которыми могла распить бутылочку вина или ликера, а то чего и покрепче. Она и сейчас предложила Жеке и Анникки выпить по рюмке черносмородинного бальзама, «с холода и за знакомство».

Из ванной, куда он завернул после туалета, Жека вышел на кухню. Подойдя к плите, выключил газ под парящим чайником. Посмотрел сбоку на покрытое паутиной морщин лицо Евдокии Дементьевны, за кухонным столом нарезавшей на огромной разделочной доске твердый сыр, сказал:

– Чайник вскипел.

– Заварка в шкафу, – сказала старуха. – Френч-пресс в сушилке. Заваривай сам, не строй из себя гостя.

– Построишь тут… Сколько ложек?

– Давай пять. Чтобы девочке твоей не показалось слабо, – ответила соседка, не переставая орудовать ножом.

Когда сама собой возникла идея выпить чайку, Анникки извинилась и спросила, нельзя ли ей кофе.

– У меня нет, не держу. От кофе зубы желтеют, – ответила Евдокия Дементьевна. – А кофеина в чае даже больше. Илиада подарила мне специальный купаж, «для бизнесменов», чтобы у тех силы были круглые сутки нефтью и лесом торговать. Илиада же теперь у нас сама бизнесом занялась на старости лет… Думаю, чай тебе понравится… Жека, переведи ей…

Залив заварку кипятком, Жека спросил:

– Что еще?

– Молоко достань, вдруг кто захочет… Так, чашки… Сахар… Варенье сливовое… Как бы его Аня с кофе ела, а?.. Ну, пойдем. Тащи чай.

Держа в одной руке горяченный френч-пресс, а в другой – банку с вареньем, Жека первым вышел с коммунальной кухни. Евдокия Дементьевна с подносом шла следом за ним. Раньше она так не шаркала, подумал Жека и осторожно толкнул дверь в комнату, где на правах гостей оставались Анникки и приятельница Евдокии Дементьевны, такая же страстная театралка, Илиада Михайловна.

Долго, с бесконечными добавками, пили чай в жаркой комнате. Женщины общались между собой, используя Жеку в качестве переводчика.

– А она неглупая, – заметила Илиада Михайловна, сухонькая пожилая бабуля, прической крашеных волос напоминавшая молодого Макаревича. – Да еще красивая. И лицо симпатичное, и жопа…

– Фу, Илиада! – поморщилась Евдокия Дементьевна. – Какие выражения подзаборные!..

– Ну, ты будто этого слова не слышала… – пожала плечами ее подруга. – Считай, что это у меня профессиональное. Начнешь делами ворочать, еще не так запоешь… А ты молодец, Жека. Одобряю. Только что финка…

– А чем финка плоха? – полюбопытствовал Жека, отхлебывая из чашки и разглядывая стрекозу – брошь на лацкане черного, с вплетенными в него алюминиевого цвета нитями, пиджака Илиады Михайловны.

– Дядя мой, мамин брат, погиб в Зимнюю войну. «Кукушка», их вот снайпер, – она кивнула на Анникки, – застрелил. А ему только девятнадцать тогда было…

– Иди ты в жопу, Илиада, – возмутилась Евдокия Дементьевна. – Девочка-то при чем здесь?

– Ни при чем, – смутилась Илиада Михайловна. – У меня, Жека, знаешь, как сестру звали?.. Я – Илиада, а она – Калевала, как эпос финский… Отец у нас филолог был, в Универе преподавал. Вот и решил нас назвать…

Жека перевел это Анникки, которая то пила чай с вареньем, то, с разрешения хозяйки, фотографировала интерьер комнаты: покрытый пылью, кроме пары-тройки рюмок, хрустальный гарнитур в шкафу, черно-белый портрет, на котором навсегда застыл Сталин, раскрытую на середине книгу воспоминаний современников о Станиславском. Жека помнил наполненную воздухом квартиру Анникки в Эспоо и не удивлялся. Комната Евдокии Дементьевны с толстыми, как в тюрьме, стенами и лепниной позапрошлого века на высоком потолке наверняка казалась финке филиалом Русского музея.

В дверь настойчиво поскреблись. Евдокия Дементьевна открыла. В комнату, беззвучно ступая мягкими лапами, по-хозяйски скользнула кошка – черная, с наглыми зелеными глазами. Принюхалась, подошла к Анникки и вдруг запрыгнула к ней на колени. Девушка заулыбалась, погладила заурчавшую кошку по голове, почесала ее за ухом.

– Тетя Оля кошку завела? – поинтересовался Жека.

– Ольга здесь сейчас не живет, – ответила Евдокия Дементьевна. – Переехала к своему приятелю. Который Марка зашивал… А это зверь ребят, которые комнату деда Стаса снимают. Зовут, не поверишь – Марла. В честь Марлы Сингер [2]

.

– Я скорее не поверю, что вы знаете, кто такая Марла Сингер, – засмеялся Жека.

– И нравится тебе быть таким умником? Ты хоть нас совсем за старых дур-то не держи, – строго сказала Илиада Михайловна.

– Марла у ребят все утро в комнате сидела, – сказала Евдокия Дементьевна, – а теперь Игорь, значит, проснулся, раз выпустил кошку в квартиру. Пойдем, Жека, сходим к нему. Он как раз сегодня обещал заплатить за комнату, заодно познакомитесь. Как-никак, комната-то твоя. Ну-ка, иди сюда, голубушка, – старуха протянула руки и взяла кошку. – Покормить тебя надо… Девочки, мы с Жекой вас ненадолго оставим. Идем…

– Давайте мы пока с Аней Жеку обсудим…

– Вы только полегче, Илиада Михайловна…

– Иди-иди, не беспокойся…