Колея к ржавому солнцу

Нося сложенные в один пакет ее и свои покупки, он составил финке компанию в походе по обувным магазинам на Кальверстраат. Потом они сидели на скамеечке на набережной, украдкой попивая из картонных стаканов вино. Проезжавшие мимо трамваи громко звенели – то ли осуждая, то ли завидуя. Отель, где остановился Жека, находился ближе, чем квартира голландских знакомых, у которых поселилась Анникки. Замерзнув, они оставили новые ботинки финки в его номере и рванули в Красные Фонари поглазеть на девушек в витринах. Устав от обилия тел, которые можно ненадолго купить, они засели в шумном кафе на Аудезайдс-Форбугвал. В багровых отсветах затемненных окон порнотеатра «CasaRosso» в соседнем здании скулы курившей Анникки казались Жеке произведением искусства, которое может заменить ему утренние картины Ван Гога. Девушка поймала на себе его взгляд и сказала что-то, что он толком не расслышал. И тут он предложил Анникки не тащиться к друзьям, а переночевать у него. Финка улыбнулась и просто сказала:

– О’кей.

И оказалось, что не так они и устали, когда сплелись в объятиях на широкой гостиничной кровати. Экстаз и агония превратили их первое же нетрезвое соитие в эксперимент, сталкивающий целые миры.

– Хау мач тайм воз пассед синс ю факед, Джеко? (Сколько же времени ты не трахался, Жека?) – спросила чуть позже Анникки и засопела у него на плече, не дождавшись ответа, что он хотел вытрахать из себя.

Все пять дней своего пребывания в Амстере Анникки провела с Жекой. И все пять ночей. Когда пришло время ей улетать обратно в Финляндию, Жека проводил девушку до Схипхола [1], а сам…

Так уж получилось, что сам он залип в Амстердаме еще почти на две недели.

В Россию возвращался через Финляндию. Перед вылетом из Амстердама написал Анникки. Та встретила его на выходе из терминала и на такси повезла к себе домой в Эспоо. В машине у русского таксиста играли «киношные» «Красно-желтые дни». Вконец измученный тем, что случилось в Амстердаме после отъезда Анникки, Жека сидел, трупом навалившись на дверь автомобиля, и едва реагировал на ее реплики. Девушка, почувствовав его настроение, стала задавать осторожные вопросы. Что Жека мог ей ответить?

Что-то в его голове раскалывалось и рвало обратные связи… Прямо как африканское Сомали, рассыпавшееся на несколько государств, про которые он читал статью в англоязычной газете, выданной стюардессой в самолете. Все эти враждующие друг с другом Джубаленды, Пунтленды, Азании, Маахиры, Авдаленды и Хатумо. А Жекины мысли – вооруженные мачете и «калашами» чернокожие партизаны, шныряющие в джунглях Африканского Рога. И не поймешь, на чьей стороне и за кого они воюют.

Он потянулся к Анникки и прервал ее на полуслове, залепив рот как скотчем долгим поцелуем. Таксист, так и не распознавший в Жеке соотечественника, глянув в зеркало заднего вида, с горечью прокомментировал вполголоса:

– Любовь у людей…

Анникки жила одна в большой квартире с минимумом вещей, оставляя все пространство для света и воздуха. Жеке так понравилось, что в пяти минутах от ее дома начинался лес с накатанной снегоходом лыжней, что он чуть не купил себе лыжи.

На Новый год Анникки пригласила несколько друзей и подруг, Жека приготовил им салат оливье. В начале января, когда Жекино положение с финансами приняло характер катастрофы, он уехал в Санкт-Петербург добывать деньги, не собираясь жить альфонсом. Расстроенная Анникки пообещала скоро к нему приехать, но сперва что-то у нее там не вышло с визой, потом навалилась работа, затем она простудилась и целую неделю сипела, разговаривая с Жекой по скайпу.

И вот только теперь, в феврале, она, забравшись с ногами на стул, сидела у Жеки на кухне. Смешная в его древней, оставшейся чуть ли не со школы, растянутой футболке попивала кофе и не спускала с Жеки светящихся, как яблоки на крышках включенных макбуков, влюбленных глаз. Не обращая внимания на бардак в квартире, на сквозняк из окон, на отстающие в паре мест от стен обои и прочие мелочи жизни.

Вчера вечером Жека сварил им на ужин найденные в холодильнике остатки пельменей.

– Ум-м-м, – сказала тогда Анникки. – Равиоли. Кучина итальяна… Граци миле! (Итальянская кухня… Большое спасибо!)

Жеке осталось только сделать гордое лицо:

– Прего! (Пожалуйста!)

За ужином они пытались обмениваться новостями и разговаривать. Через десять минут, перестав притворяться, бросили равиоли остывать и перебрались на тахту.