Колея к ржавому солнцу

Они вышли в коридор, подошли к двери комнаты, в которой раньше жил дед Стас, постучались.

– Да-да, сейчас, – раздался из комнаты молодой голос.

Через несколько секунд дверь открылась, и в проеме возник парень – коротко постриженный, в одних шортах, с голым худым торсом с торчащими ребрами.

– Здравствуйте, Евдокия Дементьевна, – сказал он, – а я только встал. Отсыпался перед сменой. Подольше бы подрых, да котяра размяукалась… Я ведь деньги обещал вам заплатить, да? – и заторопился. – Сейчас-сейчас…

– Игорь, познакомься, – произнесла Евдокия Дементьевна, – это Евгений, хозяин комнаты, а я так, посредник. Да я тебе говорила…

– Ага, помню, – кивнул Игорь и замолчал, глядя на выдвинувшегося из-за спины соседки Жеку. – Это… Привет…

– Привет, – сказал Жека, с первого взгляда узнавший в жильце типка, вчера бросившегося ему под колеса.

Угорь оглянулся назад, потом почесал затылок и произнес:

– Ну… Это… Зайти не хочешь, посмотреть?

– Давай, – Жека пожал плечами. Что он там не видел?

– Жека, только недолго, – предупредила Евдокия Дементьевна. – А я пока еще чайник поставлю… И, Игорек, где у тебя корм? Марле надо дать поесть.

– На кухне есть какой-то «вискас» наркотический. Пакет внизу на полке, кажется. Если не найдете, Катэ позвоню, узнаю…

Угорь сделал шаг назад и в сторону, пропуская Жеку в «трамвай», как называл свою длинную узкую комнату дед Стас. Занавешенное окно, из которого, как помнил Жека, был виден маленький кусок двора-колодца и крыша противоположного корпуса с антеннами. Диван, шкаф, стол с включенным ноутбуком и колонками на нем. Проводов вдоль крашеного плинтуса при деде Стасе не было, как и темно-синего кинопостера на стене. «Военный ныряльщик» с Де Ниро.

– Аккуратненько тут у тебя, – сказал Жека. – Но прохладно.

– Катэ… Катюха, то есть, убирается, – ответил Угорь. – Да мы же оба – медработники. У нас все стерильно как в автоклаве, привычка. Насчет этого не беспокойся… А что прохладно, так я только что форточку закрыл, проветривал.

Он отвернулся, взял со стола лежащую на нем коричневую кожаную папку, с которой Жека видел его вчера. Подошел к шкафу. Раскрыв его, сунул папку внутрь, потом закопался на полке. Бросив взгляд, Жека заметил на правой голени Игоря татуировку размером с ладонь. Какое-то кривоватое сердце, пронзенное стрелой… Тоже такую, что ли, сделать?

Угорь повернулся к Жеке и протянул ему сильно смятые, но старательно расправленные тысячные.

– Вот, за комнату.

Жека взял деньги и хмыкнул:

– Ты же говорил вчера, что у тебя больше нет… Еще дал себя сбить?

– Ну… Это другие. Пришлось занимать… Как бы вроде того…

Жека усмехнулся и сказал правду:

– А мне все равно, что там да как. Право на частную жизнь, и все такое…

– Игоряха! – позвала с кухни Евдокия Дементьевна. – На какой полке, говоришь, «вискас»?

– Зовут котову жраку искать. Я пошел?

– До свидания, друг мой, до свидания, – кивнул Жека, выходя из комнаты.

* * *

– «…Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди», – с выражением продекламировал он и потом, как смог, перевел финке смысл последнего есенинского стихотворения.

Стоя возле фасада восстановленного «Англетера», в одном из номеров которого повесился поэт, они смотрели на вечерний подсвеченный Исаакиевский. На другой стороне Вознесенского две смуглые женщины в хиджабах поверх длинных пуховиков снимали на телефоны золотое яйцо купола собора. Анникки в свою очередь сфотографировала эту сцену, прокомментировав:

– Клэш оф релиджионс. (Столкновение религий.)

Убрав смартфон, девушка, перед тем как натянуть рукавицы, подышала на руки и пожаловалась:

– Джеко, винди. Айм колд. Энд ю? (Жека, ветер такой. Я замерзла. А ты?)

Ветер задувал с Мойки, будто пулемет косил пехоту. Надо идти, пока они не превратились в ледяные скульптуры. Мест, где можно отогреться, тут предостаточно. Деньги есть. Половину полученных за комнату денег он с настоящим боем вручил Евдокии Дементьевне, как делал постоянно. Завуалированная под плату за услуги помощь старухе, чтоб не тянула на одну пенсию. Другая половина в его полном распоряжении. А уже завтра отец Василий обещал отдать часть денег за угнанный «биммер». Живем…

– Итс колд, – кивнул Жека подруге. – Летс гоу! Тен минетс ту хит! (Холодно. Пойдем! Через десять минут согреемся!)

Оставив его «опель» на Старо-Петергофском, они дошагали сюда пешком. Сил на это потребовалось, как на настоящую арктическую экспедицию. Илиада Михайловна предлагала вызвать им такси, но они отказались, невзирая на обещанную грандиозную скидку.

«Императорские кареты» – так называлась фирма Илиады Михайловны и ее мужа, бывшего главного инженера завода «Арсенал». Благодаря грамотной рекламе, связям, откатам администрации разных заведений, «кареты» чаще всего заказывали в театры к окончанию спектаклей. Постоянным местом их дислокации были стоянки у дорогих отелей, где проживали интуристы.