Колея к ржавому солнцу

– Вы же были там, – с неудовольствием заметил лифтер, нажимая кнопку на панели управления. – В следующий раз идите пешком, что ли. Всех вас не накатаешь…

Лифт рванул как ракета, стартующая на другую планету. Освещенное пространство внутреннего двора уплыло вниз. Анникки уцепилась за Жекину куртку, потом ракета вздрогнула, останавливаясь. Двери разошлись в стороны, и девушки, прокричав лифтеру-космонавту «спасибо большое!», вывалились в коридор. Пыльные кирпичные стены, которые стоило почистить перед тем, как звать гостей, неяркое освещение и глухо доносящееся издалека, будто из пещеры людоеда, пятничное техно.

Створки закрылись, лифт снова помчался таким же бешеным манером, будто в прошлой жизни был кабинкой адреналинового аттракциона в «Диво Острове» или в парке Тиволи… В Тиволи в Копенгагене, городе, откуда был тот велосипедный вор – Лукас, откликавшийся на прозвище Эйнжел. А «Диво Остров» был виден из окна Настиной квартиры на Крестовском…

Их вновь тряхнуло. Жека и Анникки вышли, за ними неуклюжей походкой космонавта выбрался лифтер. Отойдя от кабины на несколько шагов, он достал из-за мусорной урны початую бутылку водки.

– Дозаправиться надо, – пробормотал он.

– Итс скэри хиа! (Здесь страшно!) – покачала головой Анникки. – Йес, Джеко?

Они прошли метров пять и в нерешительности остановились на развилке. Оба ободранных и тускло освещенных коридора из красного кирпича выглядели, будто в них прямо сейчас снимали фильм ужасов. Вот-вот из-за угла выскочат монстры. Финка испуганно ухватила Жеку за руку.

– Если к долбанутым марсианам, то направо, – сказал им сзади лифтер, успевший глотнуть огненной воды.

– А налево? – обернулся Жека, не уверенный, что им надо к марсианам, да еще и к долбанутым.

– А хрен его знает, – пожал плечами лифтер и то ли случайно, то ли нарочно процитировал Юрского: – В этом доме есть места, где еще не ступала нога человека.

– Немыслимая архитектура, – согласился Жека, увлекая Анникки за собой к марсианам.

Девушка и вправду была немного напугана, даже ничего не снимала на смартфон. Наверное, у нее в голове всплыли передаваемые финнами из уст в уста байки про русских маньяков.

– Джеко, ю вонт ту килл ми? (Жека, ты хочешь меня убить?) – спросила она, посмотрев на него безо всякой улыбки.

– Йес, – отрешенно кивнул он. – Джаст вэйт э бит. (Подожди немного.)

Впереди послышалась музыка. Коридор закончился поворотом на девяносто градусов, и они шагнули под тяжелое красное небо, усеянное мерцающими точками приклеенных звезд, которым странным образом добавлял динамики вращающийся шар-дискобол. На секунду задравшему голову к потолку Жеке показалось, что они все-таки долетели на лифте до другой планеты. До Марса, к примеру. Эффект усугубляла невесомая, с рахитичным ритмическим рисунком, музыка. Ее исторгал из своего лэптопа, подключенного к усилителям, мониторам и колонкам, молодой коротко постриженный парень в футболке с принтом «Porno is the new black». На стене за спиной музыканта Жека увидел изображение бородатого мужика, составленное из темно-зеленых печатных плат. Через секунду понял, что узнал его. Мать вашу!.. Филип Дик, чей портрет в виде граффити на стене амстердамского дома промозолил ему все глаза.

Перед музыкантом, внимая его музыке, стояло с десяток человек, еще столько же расположилось вдоль длинной барной стойки, по углам которой горели газовые лампы. От них веяло теплом.

– Джексон! Хрущец небывалый! – услышал он Гришин голос, а потом, увидев и самого Гришу, засевшего в углу вместе с Матросом, помахал им рукой.

Фраза «Небывалый хрущец» в лексиконе Гриши Святые Угодники заменяла стандартную реплику: «Старина! Сколько лет, сколько зим!»

– Давай, Джексон! – заглушая музыку, заорал Гриша. – Иди к нам!

Это был невысокий жилистый парень, плотно сидящий на таких сегментах культуры, как сериалы НТВ и русский шансон. Из категории людей, на которых особенно пристально смотрит охрана в супермаркетах. Главное достижение Гришиной жизни, по его собственному признанию, заключалось в том, что он на ходу помочился с велосипеда. В свои тридцать Гриша успел поторчать как на «черном», так и на «белом», в конечном счете остановившись на «синем».

– Здорово, ребя!

– Здоровее видали – и тем люлей дали!

– Хай, гайз! (Привет, ребята!)

– Джексон, чего это она? За геев нас приняла?

– Учи английский, Гриша!

– Хай!.. Жека, познакомь с девушкой.

– Это Анникки… Анникки, итс Гриша энд Эндрю Матроскин.

– Йес. Грис-ша. Эндрю Матроскинен. Гуд ивнинг!

– Джексон, это девушке твоей, только уж сам объясняй ей, – Святые Угодники протянул Анникки букет больших алых роз, изрядно поскучневших на морозе.

– Дис из фор ю, Анникки. (Это тебе, Анникки.)

– О! Сэнкью, Грис-ша!

– Ты лучше расскажи Жеке, где их взял.

– Так это, нечего продавщице в ларьке клювом щелкать, ага! Она отвернулась, кто-то у нее плюшку мишевого покупал, а мы как раз погреться зашли, ну и зацепил клешней цветочки ее. Хы-ы-ы…

– А ты чего уже синий, как изолента?

– Дак Зевс-громовержец! От гусара должно пахнуть конем! Вечер выходного, что еще объяснить надо?