– Ты все твердишь, что я слишком молод, – продолжил Перрин. – И сам не знаю, что делаю. Разве смысл уроков не в том, чтобы я научился давать отпор людям вроде Губителя?
В его послании Перрин уловил скорбную нотку. Возражать было бессмысленно. Сегодня Прыгун и стая Танцующей-среди-Дубов будут оплакивать Зарю.
Перрин со вздохом уселся, скрестив ноги, сосредоточился и сумел повторить действия Прыгуна, когда тот выталкивал его в реальный мир.
Волчий сон померк.
Перрин проснулся на соломенном тюфяке в темном шатре. К нему прижималась Фэйли.
Какое-то время он лежал, не двигаясь, и смотрел в парусиновый потолок. Тьма напоминала о грозовом небе в волчьем сне. Проще было пешком дойти до Кэймлина, чем снова уснуть. В конце концов Перрин встал – осторожно, чтобы не разбудить Фэйли, – и надел штаны и рубаху.
В лагере было темно, но глаза Перрина неплохо видели в темноте. Он кивнул Кенли Маерину и Джайму Доутри – двуреченцам, сегодня ночью охранявшим его шатер, – и спросил у одного из них:
– Который час?
– За полночь, лорд Перрин, – ответил Джайм.
Перрин хмыкнул. Пейзаж осветила далекая молния. Он пошел прочь, и двуреченцы последовали за ним.
– Обойдусь без охраны, – сказал Перрин. – Лучше останьтесь здесь. Леди Фэйли еще спит.
Его палатка стояла у холма неподалеку от западной границы лагеря, и Перрину нравилось это чувство уединенности. Он прошел мимо Гаула; хотя было поздно, тот сидел на срубленном дереве и точил наконечник копья. Рослый Каменный Пес встал и пошел за ним. Перрин не стал возражать. Гаулу казалось, что в последнее время он не слишком хорошо выполняет взятые на себя по своей воле обязанности телохранителя, и поэтому он удвоил старания. Перрин подумал, что тот попросту ищет повод не возвращаться в собственную палатку, где теперь обосновались и две женщины-гай’шайн.
Гаул держался в отдалении, за что Перрин был ему признателен. Может, так чувствует себя любой вождь? Неудивительно, что отношения столь многих государств оканчиваются войнами: у их лидеров попросту нет времени собраться с мыслями и подумать своей головой. Вот и бросают людей в атаку, лишь бы те перестали им докучать!
Неподалеку был древостой с небольшой поленницей. Перрин направился к нему. Дентон – человек, который прислуживал ему, пока не удастся вернуть Ламгвина, – нахмурился, когда Перрин сказал, что хочет наколоть дров. Когда-то Дентон был мелким кайриэнским лордом, но отказался от своего положения. Теперь он считал себя слугой, и переубедить его было невозможно.
Там был топор – не хищный полумесяц, которым когда-то сражался Перрин, а основательный топор дровосека из отличной стали. Перрин закатал рукава, поплевал на руки и с удовольствием схватился за топорище, отполированное потными трудовыми ладонями. Он вскинул топор на плечо, поставил перед собой первый чурбан и замахнулся.
От точного удара в ночной тьме разлетелись щепки и чурбан разделился надвое. Затем Перрин расколол одну из половинок. Гаул, усевшись под деревом, продолжил острить копье, и теперь глухой стук топора по дереву сопровождались скрежетом металла о металл.
Приятно. Почему же ему так хорошо думается, когда он чем-то занят? Лойал не раз говорил, что надо бы сесть и пораскинуть мозгами, но Перрин сомневался, что сумеет до чего-нибудь додуматься, если будет просто сидеть и ничего не делать.
Одним ударом доброго топора он расколол следующий чурбан. Может, так оно и есть? Может, в его поступках виноваты не волки, а он сам, его собственная природа? Но в Двуречье он вел себя совсем иначе…
Разлетелось надвое следующее полено. «Я всегда умел сосредоточиться». Эта его особенность производила впечатление на мастера Лухана. Дай Перрину задание, и он будет работать, пока не доведет дело до конца.
Он расколол половинки чурбана.
Может, эти перемены в нем – результат столкновения с окружающим миром? Он во многом винил волков и требовал от Прыгуна слишком многого. Волки не глупы и не так просты, но им дела нет до человеческих забот. Прыгуну, пожалуй, было невероятно трудно учить Перрина так, чтобы тот понял его уроки.
Чем же обязан ему этот волк? Прыгун погиб той роковой ночью. Его давно уже нет. Той ночью Перрин впервые убил человека. Той ночью он впервые перестал контролировать себя и забылся в бою. Нет, Прыгун ничем ему не обязан, хотя не раз спасал его, и Перрин понимал: только вмешательство Прыгуна не давало ему потерять человеческое «я» и превратиться в волка.
Он ударил по чурке, но промазал. Топор прошел по касательной, и поленце отлетело в сторону. Перрин вернул его на место. Гаул продолжал точить копье, и этот негромкий скрежет успокаивал. От следующего удара чурбан разлетелся надвое.
Перрин погрузился в колку дров. Пожалуй, глубже, чем следовало бы. Да, это так.
С другой стороны, чтобы довести что-то до конца, надо работать, пока не получишь результат. Перрин знавал людей, как будто не умевших закончить начатое. Их фермы были в полном беспорядке. Он не смог бы так жить.