Темно-бурая волчица со стрелой в ляжке ползла вперед, поскуливая и оставляя за собой кровавый след. Перрин упал на колени и вытащил стрелу. Волчица продолжала скулить. От нее пахло страхом. Перрин поднял стрелу, от которой разило злом, с отвращением отбросил ее и взял волчицу на руки.
Рядом что-то хрустнуло. Он обернулся. За деревьями мелькнул Вольный. От него пахнуло тревогой. Двое волков уводили Губителя прочь от Искры.
Прижав Искру к груди, Перрин побежал к ближней стене купола. Перенестись к ней не мог, поскольку не знал, где именно она находится.
Он вырвался из перелеска. Сердце выпрыгивало из груди. Избавленная от стрелы, волчица у него на руках, похоже, набиралась сил. Перрин побежал еще быстрее – чего уж там, сломя голову побежал, покрывая сотни шагов в один прыжок, и окрестные виды слились в сплошное пятно.
Вот она, стена купола. Перрин остановился рядом.
И вот он, Губитель, возник прямо перед ним, с натянутым луком, в развевающемся черном плаще. Теперь он уже не улыбался, а глаза его метали молнии.
Тренькнула тетива. Перрин
Она взвизгнула, а Перрин больно ударился о землю.
Этот возглас Искра сопроводила образом Губителя: тот, подобный грозовому фронту, стоял по ту сторону купола, натягивая тетиву.
Оглядываться Перрин не стал.
Губитель не последовал за ним. Спустя несколько напряженных секунд объявился Прыгун.
– Остальные спаслись? – спросил Перрин.
Послание сопровождалось образом, переданным другими членами стаи. Волк погиб через несколько секунд после того, как появился купол. Искра запаниковала, ткнулась носом ему в бок и получила стрелу.
Перрин зарычал. Он хотел было перенестись к Губителю, но его остановило предостережение Прыгуна:
– Дело не только в нем, – сказал Перрин. – Мне надо осмотреть окрестности своего лагеря. И лагеря белоплащников. В реальном мире появился какой-то непонятный запах. Надо взглянуть, нет ли где чего странного.
Это послание волк сопроводил образом купола.
– Думаю, они взаимосвязаны.
Обе эти странности – купол, запах… Вряд ли это просто совпадение.
– Рано или поздно мне придется с ним сойтись, Прыгун, – глубоко вздохнул Перрин.
– Да, не теперь, – согласился Перрин. – Теперь будем учиться. – Он повернулся к волку. – Каждую ночь, пока я не буду готов.
Родел Итуралде ворочался на койке. Шея у него блестела от пота. Неужели в Салдэйе всегда так жарко и нечем дышать? Вот бы домой, под прохладный океанский бриз Бандар Эбана.
Все не так! Странно, почему отродья Тени не пошли в атаку? В голове крутились сотни предположений. Ждут новых осадных машин? Шастают по лесам и рубят деревья для постройки требушетов? Или их командиры довольствуются осадой? Город окружен, но не может такого быть, чтобы троллокам не хватало сил взять его штурмом.
У них вошло в привычку лупить в барабаны. Все время. Бум, бум, бум. Размеренно, будто бьется сердце гигантского зверя, самого Великого Змея, кольцами свернувшегося вокруг города.
Снаружи брезжил рассвет. Итуралде лег спать ближе к утру. Дархэм – он командовал утренним дозором – распорядился, чтобы командира не будили до полудня. Его палатка стояла в тенистом углу внутреннего двора. Итуралде сам захотел остаться рядом со стеной. И отказался от нормальной постели. Дурак. В прошлом его вполне устраивала походная койка, но время шло, и он не молодел. Завтра переберется на обычную кровать.
«А теперь спи», – велел он себе.
Не тут-то было. Итуралде назвали преданным Дракону, и это обвинение выбило его из колеи. В Арад Домане он сражался за своего короля, за того, в кого верил. Теперь же он бился в чужой земле – за человека, которого встретил лишь однажды. Потому что нутром чуял: так надо.
О Свет, ну и жарища… По щекам стекал пот. Зудела шея. Раннее утро, а уже так жарко! Разве по утрам бывает так жарко? Еще и эти барабаны, чтоб им сгореть!
Он вздохнул и скатился с пропитанной потом походной койки. Нога болела. Она болела уже несколько дней.
«Старый ты стал, Родел», – подумал он, сменив пропотевшее нижнее белье на свежевыстиранное. Потом натянул штаны, заправил их в сапоги для верховой езды – высокие, по колено. Затем рубашка, простая, белая, с черными пуговицами. На нее – серую куртку. Застегнуть наглухо.