Коллапс. Гибель Советского Союза

Организационное заседание ГКЧП завершилось только в половине третьего утра 19 августа. Некоторые его члены отправились домой в далеком от физического и душевного здоровья состоянии. Болдин уже страдал от повышенного давления и поехал в больницу. У Павлова был другой недуг. Свой эмоциональный стресс он пытался контролировать катастрофической смесью успокоительных и алкоголя. На рассвете охранник вызвал к нему врача, так как Павлов был явно в нерабочем состоянии. Из остальных наибольшую решимость проявил Язов. Собрав подчиненных у себя в министерстве обороны, он проинформировал их о «болезни» Горбачева и приказал привести войска в состояние повышенной боевой готовности. Другие меры включали в себя охрану стратегических ракетных объектов и хранилищ ядерного и обычных вооружений. Армия, сказал Язов, должна координировать усилия со «всеми здоровыми силами», включая республиканские и местные власти, партию, КГБ и другие «поддерживающие конституцию» государственные и общественные структуры. Формулировки, в которые Язов облекал приказы своим подчиненным, были в высшей степени неопределенными, будто на кону не стояло само существование страны. В них ничего не говорилось о том, что нужно делать в случае возникновения конфликтов с населением. Язов просто указал, что не хочет никакого кровопролития[966].

Самым далеко идущим по своим последствиям был приказ Язова о введении войск в Москву. Несколько дивизий ВДВ были размещены в близости от столицы. Вторая Таманская мотострелковая дивизия и Четвертая Кантемировская танковая дивизия получили приказ войти в город. В общей сложности эти войсковые подразделения насчитывали 350 танков, 140 боевых машин пехоты и 150 бронетранспортеров. Отданные войскам приказы предостерегали против возможных «гибели и ранений личного состава». В этом был двойной смысл — предупреждение о том, что войска могут подвергнуться нападению, и о том, что, по мере возможности, они должны воздерживаться от применения оружия. Командующий ВВС Евгений Шапошников впоследствии вспоминал, что в приказах Язова содержались инструкции делать все возможное, чтобы избежать «эксцессов», в особенности кровопролития. Не было даже ясно, выдали ли войскам патроны и снаряды[967]

. Важнее было другое — продемонстрировать наличие огромной военной силы. Впервые в своей жизни москвичи видели в городе танковые колонны как средство устрашения. Это должно было создать шоковый эффект.

Глава 11

Хунта

Это хуже, чем преступление, это ошибка.

Антуан Буле де ла Мёрт, 1809 год

Люди могут простить [власти] все, кроме слабости.

Дмитрий Волкогонов Борису Ельцину, декабрь 1994 года[968]

В субботу 17 августа 1991 года министр культуры СССР Николай Губенко отмечал пятидесятилетие у себя на даче на Николиной Горе под Москвой. Гости — члены правительства и творческая элита — передвигались по обширному дачному участку, пили, ели и обменивались слухами. Был среди них и старый друг Губенко, посол в Италии Анатолий Адамишин. В разговорах преобладал консерватизм. Никто не верил, что Союзный договор сможет разрешить советский кризис. Первый заместитель премьера Владимир Щербаков сокрушался, что Горбачеву недостает решимости проводить непопулярные, но необходимые экономические меры. Что именно нужно делать, он объяснить не мог, но считал, что люди рано или поздно отрезвеют от хмеля гласности и умерят свои ожидания. Никто не ждал сюрпризов. С поздравлениями юбиляру позвонил из Кремля помощник президента Валерий Болдин. Губенко пригласил в гости главу кабинета министров СССР Валентина Павлова, но тот не приехал. Было немало съедено и выпито, празднование продолжилось и на следующий день. Многие гости вернулись в Москву лишь в воскресенье вечером[969].

Проснувшись утром в понедельник от звонка дочери, Адамишин испытал один из самых неприятных моментов в своей жизни. Ведущая теленовостей с печальной серьезностью объявила, что Горбачев болен и не в состоянии исполнять президентские обязанности. Его место занимает вице-президент Геннадий Янаев. Для управления страной на ближайшие шесть месяцев создан Государственный Комитет по чрезвычайному положению. Выйдя в город, Адамишин увидел, как по московским улицам, кроша асфальт под гусеницами, в клубах пыли движутся танковые колонны. Адамишин подумал, что первое практическое последствие происходящего — Союзный договор «полетел», по крайней мере, на данном этапе. Такой исход его нисколько не огорчил. В то же время дипломат совершенно не был уверен, что взявшие власть люди сумеют ее удержать. Грубой силой будет трудно укротить поднявшие голову республики. А что с экономикой? Как заставить людей работать?[970]