Комментарии к материалистическому пониманию истории

¹² Это подметил еще Николай Бердяев: «Но можетъ быть еще не последовательное применение материалистического монизма к социальному процессу, таковы все попытки найти единую, изначальную социальную материю (курсив Н. Бердяева) внутри социального процесса. Такой социальной материей признается экономика, производительныя силы. Именно в этой форме проявляется монизмъ у большей части экономическихъ материалистовъ. Но перенесение монизма въ специальную науку, в частную сферу эмпирическихъ явлений – это очевидный гносеологический абсурдъ, это ни то, ни сё, ни наука, ни философия. Наука не доходить до единаго и изначальнаго въ той группе явлений, съ которой она имеетъ дело, она не задается конечными вопросами и не даетъ того понимания и объяснения, которое можетъ дать только философия….(Критика Исторического Материализма// в кн: Николай Бердяев Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные. (1900–1906 г.) СПб., 1907 С. 107

¹³

Здесь мы хотели бы поделиться некоторым изумлением, которое родилось у нас в процессе работы над этой книгой. Мы были воспитаны в рамках советской философии, и все идеи марксизма о его месте в мировой философии воспринимались нами как самоочевидные. Казалось, что история философии двигалась своим путём, а марксизм занимал особое место. Иногда возникало впечатление, что это – «марсианская теория», имплантированная в человеческую культуру. Конечно, марксизм объяснял, каким образом он неразрывно связан с предыдущей философией. Но единственным рефреном этого объяснения было повествование о том, как он преодолел, развил, углубил, диалектически снял, поставил с головы на ноги философские системы прошлого. Более того, предполагалось, что дальнейшее развитие мировой философии вне рамок марксизма бессмысленно и вредно. Иными словами, до марксизма история философии была, с его возникновением она заканчивается. И это не удивительно, поскольку для любого традиционного марксиста марксизм – это теоретический универсум, который способен вместить, и вместит любое новшество в области человеческого духа. Более всего этот подход напоминает отношение верующего к своей религии. Естественно: определить место марксизма в истории философии, как одного из шагов этой истории, означало, по определению, ограничить его.

Забавно, что почти подобное же отношение к марксизму сформировалось и у немарксистов. Из-за политической ангажированности часто марксизм воспринимается ими как явление периферийное, альтернативное, маргинальное, стоящее особняком в мировой философии.

Каково же было наше изумление, когда в процессе работы над этим текстом мы начали обнаруживать одну генетическую связь марксизма с предшествующей философией за другой. В результате, марксизм предстал перед нами не как конечный итог развития человеческой цивилизации, но как органичный момент в истории философии со всеми вытекающими отсюда его сильными и слабыми сторонами.

¹⁴ С таким же успехом он мог бы назвать его софистическим разумом. Впрочем, для Канта эти понятия почти тождественны.

¹⁵

Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том 3. СПб., 1996 С. 646

¹⁶ П. Гайденко. История новоевропейской философии в её связи с наукой. М., 200 °C. 388

¹⁷

Авторам не известны работы ученых, занимающихся конкретными проблемами и использующих при этом диалектический метод. Но зато они часто сталкивались с религиозными философами, которые, попадая в логическое затруднение, восклицали: «Ну почему вы используете только формальную логику?! Ведь есть же ещё и диалектическая логика, где противоречие, в котором вы нас уличаете, оказывается оправданным и необходимым».

¹⁸ Пагубность «гегелевского духа» для любой научной теории в свете всего выше сказанного нам представляется очевидной.

¹⁹ Совсем не случайно Гегель начал свою философскую деятельность с философии христианства, которому и посвящены его ранние работы.

²⁰ Сначала мы сомневались в необходимости подобной сноски, поскольку адресуем наш текст специалистам в области философии. Но неожиданно мы вспомнили об одном нашем коллеге, профессоре, докторе философских наук, убежденном марксисте, который, как свидетельствует наш опыт, совершенно не знаком с историей философии, а знаком лишь с учебниками марксистско-ленинской философии. Вне всякого сомнения, ознакомившись с нашим текстом, он возмущенно заметит, что авторы – глубоко невежественные люди, которые совершенно не понимают предмет, о котором пишут. Он уверенно заявит: общеизвестно, что Гегель никогда не был метафизиком, наоборот, он был диалектиком и всегда выступал против метафизики. Поскольку специалистов подобного рода по-прежнему достаточно много в российской философии, мы сочли всё же нужным предупредить, что термин «метафизика» мы употребляем не в специфическом гегелевско-марксистском значении, но в значении принятом в общемировой философской практике. То есть под метафизикой мы понимаем «науку» о сверхчувственном. В этом понимании термина Гегель, безусловно, является ярким метафизиком.