Комментарии к материалистическому пониманию истории

¹⁴⁷ По сути, здесь мы говорим о капитализме как о стабильной общественной форме, которая раз установившись не склонна к разрушению в силу своей высокой адаптивности. В этом отношении вероятность социалистических революций в развитых капиталистических странах почти исключена. Этот тезис во многом обоснован прошлым и настоящим капитализма. Но мы не рискнули бы рассматривать его как абсолютную истину. Вполне можно представить в будущем ситуацию мощнейшего кризиса капитализма, вызванную самыми различными причинами. В этом случае течения типа фашизма, как предельной формы националистической идеологии, коммунизма, религиозного фундаментализма могут реанимироваться. Смогут ли они победить – это вопрос о степени стабильности и «непотопляемости» капиталистического общества.

Эти вопросы – плод футурологии, и мы как ученые не рискуем углубляться в эту область.

¹⁴⁸ Даже в России при всей её политически нестабильной ситуации Ленин столкнулся с дефицитом политически активных рабочих. Он специально ставил задачу по поиску и кооптированию их в партийные органы. Некоторый успех эта политика имела, но многие из них оказались агентами полиции.

¹⁴⁹

В странах ислама социализм не привился, либо же привился в форме национал-социализма.

¹⁵⁰ Это мы наблюдаем уже в античности в течениях пифагорейцев и платоников.

¹⁵¹ Весьма характерно, что наиболее передовой отряд пролетариата – английские рабочие так никогда и не восприняли марксизм. Здесь вопрос о революции никогда не ставился, при всей интенсивности классовых битв.

¹⁵² Либо же, наоборот, абсолютизировали. Смотри идею Мао Цзэдуна о крестьянстве как главном революционном классе.

¹⁵³

Наша ирония тщетна, поскольку в случае исполнения этого пожелания маловероятно чтобы коммунист, оказавшись в обществе всеобщего дефицита, тотального насилия власти над умом и телом человека, всеобщего угодничества и лицемерия, хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Ведь предупреждали меня умные люди!». Нет, эта публика непробиваема! Ситуация воспроизводилась бесконечное множество раз, и всегда коммунист, оказавшийся в застенках коммунистической тайной полиции сетовал не на безумие своих идей, а на то, что буржуазные агенты снова проникли в ряды и извратили великое движение.

¹⁵⁴ Пайпс Р. «Русская революция», М., РОССПЭН 1994. С. 150–151

¹⁵⁵ Травин Д. Моргания О. Европейская модернизация: В 2 кн. Кн. 1. – М.: 2004 С. 38–45.

¹⁵⁶ Советский нэп закончился победой государства. В Югославии же балансирование между государством и рынком явилось перманентным источником нестабильности всего социора.

¹⁵⁷

Еще в XX веке до н. э. древнеегипетский жрец жаловался, что наш мир достиг критической стадии, дети больше не слушаются своих родителей, видимо, конец мира уже не очень далек.

¹⁵⁸ Забавно, как схож ход мыслей двух антагонистических направлений интеллигентского радикализма. Ведь и А. Гитлер сетовал на немцев и говорил, что если Германия не сможет выполнить свою историческую миссию, то она должна погибнуть.

¹⁵⁹ И им это удается. Мы часто с грустью замечаем, что в полемическом задоре начинаем воспринимать собственные политические позиции как панацею.

¹⁶⁰ Точнее, они голосуют не за капитализм, а за блага, которые он порождает. Но лишь наивные, мифологические умы могут полагать, что можно взять блага, не беря при этом «сомнительный» механизм, их порождающий. Печально, что именно это желание характеризует почти все реформы, осуществляемые в России в последние столетия: воспроизведем достижения Запада, но западные общественные отношения воспроизводить не будем.

Приложение № 1

Цивилизационные парадигмы российской истории

(Социально-философский очерк)

Введение

Мы посчитали полезным на примере русской истории продемонстрировать эвристический потенциал нашей реформированной версии марксизма. Кроме того, авторы не смогли преодолеть соблазна высказаться, относительно истории их отечества.

Мы рассматриваем нашу работу, как достаточно любопытную и полезную. Правда, эвристическая ценность нашей работы имеет несколько относительный характер. Если оценивать ее относительно позиции авторов серьезных и просвещенных, то наше продвижение в области понимания российской истории окажется достаточно скромным. Если же оценивать ее с позиции той мифологии, что царит в головах наших соотечественников (от нее не свободны и многие профессиональные историки), то положения, сформулированные в нашей работе, оказываются революционными и ошеломляющими. Таковы парадоксы того чудовищного разрыва между общественным мнением и зрелым научным знанием, который наблюдается ныне в российском обществе.