Кроме того, в современной исторической науке, специализирующейся на российской истории, сегодня существует известный вакуум в области общего понимания сущности российской цивилизации. Концепции, сложившиеся в советское время, уже не столь авторитетны, взамен же пока мало что создано. В итоге, образовавшийся теоретический вакуум заполняется самым странным образом. Одни, официально отбросив марксистскую парадигму, контрабандно воспроизводят ее вновь, пусть и в ослабленном варианте. Другие пытаются структурировать фактический материал, не пользуясь вообще никакой концепцией, что в итоге порождает жуткую эклектику. Третьи же пытаются позаимствовать ту или иную концепцию из сфер вне науки, как-то: религия, политика, национализм, общественные мифы, что порождает мощнейшие искажения исторической истины. Соответственно, мы посчитали полезной нашу попытку внести свой вклад в разрешение этой проблемы.
Наш текст посвящен социально-философскому анализу российской истории. Иными словами, мы пытались, анализируя фактический материал, понять общую логику российской цивилизации. Очевидно, что наша работа оказывается на стыке социальной теории и исторической науки. Мы сочли себя вправе, будучи профессиональными социальными теоретиками, предпринять подобное исследование. И выражаем надежду, что возможные слабости нашей работы с точки зрения профессионального историка не будут строго осуждены.
Глава I
Феноменология русской жизни
Ныне мало найдется россиян, которые были бы полностью довольны положением дел в своем Отечестве. Многие из них винят во всем большевистский эксперимент, который уничтожил исконную Россию и насадил здесь чуждые порядки, обернувшиеся неисчислимыми бедами. Другие же проклинают силы, разрушившие советское государство, и заявляют, что распад СССР был крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. Но тот, кто обратится к прошлому России, с изумлением обнаружит: то, что ныне воспринимается, как пагубные явления последнего века и современности, в действительности имеет давнюю историю и обнаруживается и в XIX, и в XVIII, и в более ранних веках. Это особенно бросается в глаза при чтении записок иностранцев, посетивших Россию. Они, причастные к другой культуре, замечают многое из того, на что не обращают внимания отечественные авторы в силу привычности, «естественности» для них российской повседневности. Эта повседневность оказывается для россиян естественным фоном, не предполагающим альтернативы. Результат такого чтения – очевиднейший вывод – большевизм – это не случайность, а квинтэссенция российской цивилизации. Многое из того, что мы привыкли связывать лишь с советской и постсоветской Россией, обнаруживается и пятьсот лет тому назад. Иными словами, феноменология русской жизни не меняется. Для иллюстрации этого тезиса мы позволили себе привести подборку цитат, извлеченных из записок иностранцев, посетивших Россию за последние пятьсот лет:1
1. «Что касается до простого народа… у него беспрестанно отнимают и бодрость духа и деньги……иногда под предлогом какого-нибудь предприятия для общественного благосостояния, а иногда вовсе даже не ссылаясь ни на какую потребность в пользу государства или царя».2
2. «…Не препятствовать насилию, поборам и всякого рода взяткам, которым князья, дьяки и другие должностные лица подвергают простой народ в областях, но дозволять им все это до окончания срока их службы, пока они совершенно насытятся; потом поставить их на правеж (или под кнут) за их действия и вымучить из них всю или большую часть добычи (как мёд высасывается пчелою), награбленной ими у простого народа, и обратить её в царскую казну, никогда, впрочем, не возвращая ничего настоящему владельцу как бы ни была велика или очевидна нанесенная ему обида…. Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ), если кто из них особенно сделается известным с худой стороны, дабы могли думать, что царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом, сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников».3
3. «Если же у кого и есть, какая собственность, то старается он скрыть её, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском. Этот страх простирается в них до того, что весьма часто можно заметить, как они пугаются, когда кто-то из бояр или дворян узнает о товаре, который они намерены продать. Я нередко видал, как они, разложа товар свой. всё оглядывались и смотрели на двери, как люди, которые боятся, чтоб их не настиг и не захватил какой-нибудь неприятель. Когда я спросил их, для чего они это делали, то узнал, что они сомневались, не было ли в числе посетителей какого-нибудь из царских дворян или какого сына боярского, и чтоб они не пришли со своими сообщниками и не взяли у них насильно весь товар. Вот почему народ. предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания».4