Комментарии к материалистическому пониманию истории

Проблема реформ возникла в России лишь в тот момент, когда общества Запада явили более мощный и эффективный тип социального организма. Россияне могли бы столетиями «наслаждаться» положением третьего Рима, положением центральной цивилизации мировой истории, если бы не наличие Запада, который сманивает высокими потребительскими стандартами, пугает технически совершенной мощью, прельщает изощренным знанием.⁹⁵

В тот момент, когда соревнование с Западом оканчивается очередным банкротством, возникает мысль о кардинальных реформах. Но кто будет эти реформы проводить? Реформы нуждаются в опоре на мощные социальные силы, но таковых сил как раз и нет, поскольку политарное государство поглощает все, что может быть хоть какой либо альтернативой его власти. В итоге, за реформы оказывается ответственной одна группа политарной элиты, которая вступает в борьбу с другой группой политарной элиты, что само по себе существенно поглощает реформаторский импульс. Кроме того, радикальная успешная реформа политаризма однозначно предполагает его демонтаж, а значит, и упразднение политарной элиты, в том числе и той части, которая осуществляет реформы. Соответственно, чем дальше продвигаются реформы, тем меньше сторонников они находят, что и заканчивается постепенным их затуханием – все удовлетворяются тем небольшим результатом, который был получен. В итоге, изначальная проблема не решается, но вновь откладывается на далекое будущее. Но это будущее наступает достаточно скоро, поскольку социальный организм оказывается существенно разбалансирован предыдущими, непоследовательными попытками его реформировать. Реформы становятся перманентными, либо же все заканчивается оглушительным крахом.

И самое главное: поскольку реформирование политарных структур автоматически есть движение к хаосу, ведь они и есть структуры социального порядка, постольку всякая реформа с необходимостью, рано или поздно, упирается в эту границу. А альтернативные общественные структуры (например, гражданское общество), которые могли бы амортизировать это сползание к хаосу, по определению отсутствуют – их создание и есть одна из целей реформ. Соответственно, чем радикальнее оказывается реформа, тем больший хаос она порождает. В итоге, реформы начинают прочно ассоциироваться с социальными бедами, слабостью, распадом, и общество решительно выступает за возвращение к прежним структурам, при которых «так славно жилось». Цикл начинается вновь.

Эта циклическая динамика, порожденная длительным балансированием между автохтонно возникшей цивилизацией и необходимостью соответствовать Вызову Запада, порождает и «вечный» спор западников и славянофилов. Последние озвучивают массовые настроения человека политарного общества, который с хорошо понятным и оправданным ужасом взирает на перспективу вхождения страны в орбиту западной социальной формации. Иначе и быть не может. Но трагедия состоит в том, что им всякий раз противостоят так называемые «западники». Цивилизационная раздвоенность страны перманентно порождает раздвоенность общественной мысли. Само политарное общество, не способное создать альтернативные западным науку, искусство, образование, перманентно порождает своих оппонентов. Оно нуждается в образованных работниках. Образование же оказывается мощнейшим каналом проникновения в политарное общество западной культуры. И все попытки государства взять знание и культуру и отсеять западный дух оказываются тщетными – наука и культура начинают хиреть. Положение западников в России глубоко трагично. Их существование порождено настоятельной перманентной потребностью политарного общества не отстать от Запада интеллектуально. Но при этом, политарное государство, породившее их, ведет с ними непримиримую борьбу. И эта борьба вызывает живейшее сочувствие и поддержку всего общества, воспринимающего западников, как агентов чуждого, враждебного влияния.⁹⁶

В итоге, российский западник оказывается в ужасном положении: как человек, родившийся и выросший в России, он может любить Запад лишь издалека, жить ему там трудно; как человек, впитавший западную науку и культуру, жить в России он тоже не может, ибо ужасается ее дикости, жестокости, отсталости. И ему трудно ненавидеть глумливые, тупые рожи, хохочущих и улюлюкающих ему в лицо соотечественников, ибо они и есть его народ, который он любит и за который он переживает. И он с отчаянием понимает, что эти несчастные люди, не ведая, что творят, вновь катятся в пропасть очередных социальных потрясений, увлекая и его, и что первый, кто будет распят во время этих потрясений, будет именно он.⁹⁷