Конец Пиона

Вернувшись от инструктора, Тарасов лег на койку. Ему почему-то не спалось. От инструктора, с которым он провел этот вечер, ему стало известно, что немецкое командование было недовольно работой Абвера, считая ее по-прежнему малоэффективной. Разведшкола, как хорошо отлаженный механизм, ежемесячно штамповала разведчиков, диверсантов и радистов, которых перебрасывали в тыл советской армии, но отличная работа сотрудников НКВД сводила на нет всю их деятельность. Сейчас полковник Шенгарт и его люди ищут новые формы подготовки суперразведчиков, способных поддержать падающий имидж военной разведки.

За окном завыла сирена. Прошла секунда, и школа погрузилась в темноту. Где-то вдали затявкали двадцатимиллиметровые зенитные пушки «Эрликон» и небо озарилось десятками прожекторов, в световые лапы которых попался советский самолет-разведчик. Пилот самолета сделал несколько фигур, пытаясь вырваться из цепких лучей, но этого у него не получилось. Трассирующая очередь крупнокалиберного пулемета, словно указка, уперлась в его фюзеляж. Прошло несколько секунд, и самолет вспыхнул. В свете прожектора было хорошо видно, как от него отделилась точка, над которой раскрылся белый купол парашюта.

«Ловко они накрыли самолет», – подумал Тарасов, наблюдая за парашютистом, которого ветром относило к школе.

Где-то на улице послышалась команда. Александр увидел, как из казармы выскочили солдаты и стали быстро размещаться в двух грузовиках, стоявших на плацу школы. Ворота открылись, и машины, надрывно урча двигателями, исчезли в темноте ночи.

«Неужели найдут?» – с тревогой подумал Тарасов.

Он мысленно представил себе, как летчик бежит по лесу, преследуемый немецкими автоматчиками. Он делает несколько выстрелов, и у него заканчиваются патроны. Тогда он достает из кармана гимнастерки заветный патрон и вставляет его в «ТТ». Голоса и команды немцев все ближе и ближе. Теперь он отчетливо видит их фигуры на фоне восходящего солнца. Он приставляет ствол пистолета к голове и закрывает глаза. Сухо звучит одиночный выстрел.

Александр отошел от окна и снова лег на койку. Перед его глазами по-прежнему была одинокая фигура летчика, беспомощно болтавшаяся под белым куполом парашюта.

«Я чем-то схож с ним в этом одиночестве, – почему-то подумал он. – Один в окружении враждебного мира».

Где-то вдали затрещали автоматные очереди. Вскоре стрельба прекратилась, и в корпусе загорелись электрические лампы. Тарасов повернулся на бок и закрыл глаза.

***

На следующий день, когда он возвращался с завтрака, его нагнал дежурный по казарме и передал приказ майора Ганса Краузе срочно прибыть к нему в кабинет. Майор занимал должность начальника службы безопасности разведшколы, и ему в обязанность вменялась оперативная работа среди прибывающих в школу курсантов. Он относился к тем сотрудникам школы, о которых никто никогда ничего не говорил. Тарасов слышал от преподавателей, что до разведшколы Краузе долгое время работал в криминальной полиции Берлина и имел огромный оперативный опыт. Прежде чем направиться к нему на «беседу», Александр открыл прикроватную тумбочку и взял из нее пачку сигарет.

«Что ты разволновался, Тарасов, – подумал он, на ходу закуривая сигарету. – Процесс вполне естественный, и в этом ничего особенного нет, если после возвращения из-за линии фронта тебя начинает проверять контрразведка. А как же по-другому? Они должны исключить твою вербовку службой советской контрразведки. Главное, что сейчас от тебя требуется, – меньше волноваться и придерживаться ранее изложенной версии перехода. Москву или Ярославль они вряд ли тебе предъявят, ведь ты там находился под их полным контролем».

Постучав в дверь, Тарасов вошел в кабинет майора и, вытянувшись по стойке смирно, доложил ему о своем прибытии. Помещение, которое занимал майор, было небольшим. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина средних лет в гражданском костюме серого цвета. На его круглом лице под маленьким носом щетинились рыжие усы «А ля фюрер». Голова хозяина кабинета была лишена растительности и напоминала биллиардный шар.

Майор встал из-за стола и подошел к Александру вплотную. Он ухватился рукой за оловянную пуговицу его мундира и пристально посмотрел ему в лицо. Все в школе знали, что Ганс Краузе был участником первой мировой войны, начинал служить в пехотном полку и поэтому любил четко выполняемые строевые приемы. Доклад Тарасова и щелканье его сапог вызвали в душе майора положительные эмоции.

– Проходи, Татарин. Можешь присесть, – предложил он и указал на стул, который стоял посреди кабинета.

Александр присел на краешек стула. Тело его напряглось в ожидании возможного удара. Посещение этого кабинета для многих курсантов заканчивалось, как правило, расстрелом или виселицей. Сейчас в этом человеке, сидевшем напротив него, было все: он был обвинителем, защитником и судьей одновременно. Одним росчерком пера он мог прервать его жизнь, не дав даже возможности оправдаться. Майор продолжал внимательно рассматривать Тарасова.