Моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться к сумраку конуры. Подо мной был крепкий пол, сбитый из толстых плах, а вокруг бревенчатые стены. Внутри было несколько рабынь, но и свободных мест хватало. Насколько я могла сказать, ни одна из девушек не была прикована. Моё внимание, когда мои глаза окончательно привыкли к тусклому свету, привлекла одна из рабынь. Девушка сидела в стороне, низко опустив голову, её длинные тёмные волосы рассыпались по коленям, которые она обхватила обеими руками. Она казалась воплощением безнадежности и страдания. Но, что поразило меня больше всего, так это то, что она, единственная из всех рабынь внутри частокола, была в платье. Конечно, платье это было без рукавов, как и подобает рабской одежде, но его длина, если бы она встала, вероятно, прикрыла бы её ноги по самые щиколотки. Несомненно, это был предмет одежды рабыни, но это не была туника, не обычный, короткий предмет одежды из тех, в которые рабовладельцы так любят наряжать своих девушек, чтобы напомнить им, что они — рабыни, и которые, к удовольствию мужчин, оставляют немного места для полёта фантазии относительно их прелестей и их очарования, или намного более откровенный камиск, в некоторых городах даже запрещённый для публичного ношения. Тем не менее рабыня будет жалобно выпрашивать разрешить ей носить любой их этих предметов одежды, и будет несказанно благодарна, если ей это позволят. Скорее это был тот вид рабской одежды, в который почтенна матрона могла бы одевать своих рабынь, если бы она решила развлечь своих сыновей. Я была уверена, что это был единственный предмет одежды, который носила та странная рабыня. К тому же, это платье, несомненно, не имело никакого закрытия снизу. Единственный предмет рабской одежды, о котором я знала, у которого такое закрытие имелось, был турианский камиск. Я не понимала, почему именно этой рабыне, и никому из других, разрешили носить одежду, причём столь изысканную и скромную.
Одна из рабынь как раз проходила мимо неё и сказала ей что-то, что заставило девушку поднять свою голову. Сквозь занавес волос сердито сверкнули глаза. Её реакция вызвала смех у двух других невольниц. Похоже, статус одетой рабыни в табеле о рангах этой конуры, занимал не самую высокую строчка. Разумеется, подумала я, тот факт, что ей единственной позволили одежду, должен был вызвать презрение и насмешки со стороны её сестёр по конуре, если не зависть и враждебность. Возможно, предположила я, её одежда была своего рода шуткой, пародией. Само собой, одетая рабыня, очевидно очень одинокая и презираемая, не могла меня не заинтересовать. А что же тогда насчёт наготы, должной уменьшить вероятность побега призовых рабынь, спросила я себя? Почему тогда она не раздета как все остальные? Но потом мне пришло в голову, что она тоже выделялась, и даже в чём-то больше, чем все остальные. В таком платье она выделялась бы даже среди других рабынь, одетых в туники и камиски. А, если бы попыталась просто снять его, то ничего другого у неё всё равно не было, и она по-прежнему выделялась бы на общем фоне, теперь уже как любая другая раздетая кейджера.
— Ой! — пискнула я.
Резко натянутый поводок отбросил меня назад, спиной к стене конуры. Мой конвоир бросил на пол рядом со мной связку цепей и, расстегнув пряжку ошейника поводка, снял его с моего горла и отложил в сторону. К моей тревоге мужчина поднял с пола большой тяжёлый ошейник и защёлкнул его на моей шее. Сзади на этом ошейники имелось кольцо и через мгновение цепью и двумя навесными замками, я была прикреплена к массивному кольцу, вбитому в стену позади меня. Затем настала очередь моих запястий. На каждом их них был замкнут браслет, а их короткие цепи были пристёгнуты к кольцам на стене, так что мои руки теперь были разведены в стороны. Я даже не могла бы поесть самостоятельно! Потом та же судьба ждала мои лодыжки, с той лишь разницей, что они были прикованы к кольцам в полу, слева и справа. Теперь я окончательно была прикреплена к этому месту. Мой конвоир тогда подобрал с пола кожаный ошейник, сложил и, медленно смотав на него поводок, встал, отступил на шаг и окинул меня взглядом. Я не могла толком рассмотреть выражение его лица, поскольку он стоял на фоне открытой двери конуры, свет падал на него сзади и фактически я видела только его контур.
В расстройстве я встряхнула цепями, и недоверчиво посмотрела на него. Я попыталась наклониться вперёд, но мой порыв был остановлен прикреплённым к стене ошейником.
— Ну давай, шлюха, — процедил он, — попробуй убежать теперь!
— Я сделала глупость, — признала я. — Это, действительно было ужасно глупо с моей стороны. Мне очень жаль.
— О чём Ты думала, чего Ты хотела достичь? — осведомился мужчина. — Ты была в одной тунике, фактически полуголой, да ещё и в ошейнике. На тебе клеймо. Куда Ты собиралась пойти? Что Ты собиралась делать?
— Я была в расстроенных чувствах, — попыталась объяснить я. — Я плохо понимала, что я делаю.
— У таких как Ты нет ни единого шанса убежать, — сказал он.