Корабль-призрак

Открыто никто не возмущался, но матросы укрылись в кубрике[51], а когда офицеры потребовали подняться на верхнюю палубу, они отказались повиноваться. Тогда офицеры, столь же оскорбленные поведением адмирала, просто известили его – не называя имен зачинщиков, чтобы адмиральский гнев не пал на смутьянов, – что команда не слушается.

К закату дело обстояло именно так. Кранц сидел под арестом, адмирал же, охваченный бессильной яростью, укрылся в своей каюте.

Между тем Филип и команда «Дорта» не бездельничали. Они завели якорь с кормы, натянули потуже якорный канат, откачали всю воду из трюма и попытались снять корабль с мели. Тут к борту подошла шлюпка, и на палубе появился Кранц.

– Капитан Вандердекен, я хочу поступить в ваше подчинение, если вы согласны. Если же нет, я прошу вашей защиты, иначе меня как пить дать повесят завтра утром, оставайся я на своем корабле. Матросы в лодке просят вас о том же и хотят присоединиться к вашей команде, если вы позволите.

Филипу не хотелось отвечать согласием, но при сложившихся обстоятельствах он попросту не мог отказать Кранцу в его просьбе. Тот был ему очень дорог, и, чтобы спасти сослуживцу жизнь, подвергавшуюся несомненной опасности, он готов был пойти и на большее. Правда, он попросил матросов из шлюпки вернуться на «Леув», но, когда Кранц описал ему обстановку на флагмане, а команда «Дорта» единодушно вступилась за своих товарищей (тем грозила неминуемая смерть, когда бегство Кранца откроется), разрешил им тоже остаться.

Ночь выдалась ветреной, ветер теперь задувал с суши, однако море оставалось спокойным. Команда «Дорта» под надзором Филипа и Кранца ухитрилась облегчить корабль до такого состояния, что наутро его удалось снять с камней. Осмотр показал, что днище парусника пострадало несильно. Им повезло, что они трудились не покладая рук, потому что за несколько часов до рассвета ветер поменял направление и к тому времени, когда получилось установить на место руль, задул вдоль пролива, поднимая высокую волну.

Адмиральский же корабль по-прежнему сидел на мели, и никто не пытался его освободить.

Филип размышлял, как ему поступить: он не мог бросить моряков «Леува» на произвол судьбы, как не мог и не пустить на судно адмирала, вздумайся тому подняться на борт. «Пожалуй, – мысленно сказал он себе, – я приму его исключительно пассажиром, а сам сохраню за собою командование».

Пока же он довольствовался тем, что велел бросить якорь в стороне от рифов и укрыться от ветра за большой скалой, у подножия которой море оставалось спокойным, приблизительно в миле от адмиральского корабля. Команде же Филип приказал пополнить запасы питьевой воды из речки на берегу. Он ждал, что волнение поможет «Леуву» сползти с отмели, и не сомневался, что, если этого не произойдет, адмирал попробует с ним связаться.

Когда воду набрали, он отправил лодку к тому месту, где высадили Авенхорна. Филип намеревался принять коммодора на борт, если того удастся отыскать, но лодка вернулась пустой, хотя матросы уверяли, что излазили все ближайшие окрестности.

На второе утро после того, как «Дорт» снялся с камней, было замечено, что между адмиральским кораблем и берегом засновали шлюпки, выгружая на сушу провизию и снаряжение. То же самое продолжилось на следующий день, и по палаткам, разбитым на берегу, стало понятно, что корабль бросают, пускай лодки еще ходили туда и сюда.

Ночью налетел ветер, море разволновалось, а утром обнаружилось, что мачты «Леува» попа́дали и корабль лег набок. Стало ясно, что его не спасти, и Филип решил посоветоваться с Кранцем относительно дальнейших действий.

Бросить команду «Леува» на берегу не представлялось возможным: она вся погибнет, когда в эти стылые края придет настоящая зима. Впрочем, следовало дождаться первого шага с ее стороны, поэтому Филип терпеливо выжидал.

Было совершенно очевидно, что команда «Леува» напрочь забыла про дисциплину. Днем моряки разбредались по голым камням во всех направлениях, а по ночам зажигали костры, пили и пировали.

Филипа сильно заботило столь неразумное расходование съестных припасов. На борту «Дорта» провизии было в обрез, а он вполне допускал, что, уничтожив всю свою еду, моряки «Леува» запросятся в команду.

Разгул растянулся более чем на неделю, но однажды утром от берега отошла шлюпка. В человеке на ее носу Филип опознал офицера, который приплывал на «Дорт» арестовать капитана. Офицер поднялся на палубу и снял шляпу.

– Значит ли это, что вы признаете меня своим командиром? – уточнил Филип.

– Так точно. Вы же второй по старшинству во флотилии, а теперь стали первым. Адмирал умер.

– Умер? – воскликнул Филип. – Как именно?