Корабль-призрак

Переговорив с Кранцем, Филип рассудил, что, раз корвет находится в столь плачевном состоянии, а страны все-таки между собою не воюют, будет разумно отпустить его вместе со всеми пленниками.

Так и сделали, после чего «Дорт» возобновил путь в Батавию, в виду которой бросил якорь через три недели после морской битвы. Там обнаружилось, что другие корабли флотилии успели добраться до порта намного раньше, загрузились и готовы отправляться в Голландию.

Филип составил несколько донесений, извещая компанию обо всех недавних событиях, а потом сошел на берег. Он поселился в доме купца, у которого останавливался ранее, и стал ждать, пока «Дорт» починят и загрузят для обратного плавания.

Глава 20

Теперь мы должны вернуться к Амине. Она сидела на берегу реки, на том самом месте, где их с Филипом разговор прервало появление таинственного лоцмана Шрифтена. Опустив голову, погрузившись в раздумья, она вспоминала минувшее. «О, будь у меня силы моей матери!.. – мысленно восклицала она. – Но эти силы пропали, сгинули навсегда вместе с нею! Сколь мучительно ожидание, сколь надоедливы эти глупые священники!» Потом Амина поднялась с травы и направилась к дому.

Отец Матиаш, вопреки своему обещанию, не стал возвращаться в Лиссабон. Сперва все как-то не выпадало случая, а затем признательность Филипу Вандердекену побудила его остаться с Аминой, которая, как ему казалось, с каждым днем все сильнее и сильнее отступала от заповедей христианской веры.

Он многократно советовался с отцом Сейзеном, вдвоем они часто беседовали с Аминой, а та либо слушала безучастно, либо, под настроение, принималась отчаянно с ними спорить. Священникам представлялось, что она отвергает самые устои веры с недопустимым и непостижимым упрямством.

Впрочем, в ее собственном изложении все выглядело намного проще: она говорила, что отказывается верить в то, чего не может понять. Да, ее привлекала строгая красота заповедей и чистота вероисповедания, однако стоило священникам углубиться в богословские вопросы, как Амина или мотала головой, или пыталась перевести беседу на иной предмет.

Это все больше огорчало доброго отца Матиаша, и он прилагал немало усилий к тому, чтобы спасти душу такой молодой и такой красивой женщины. Потому он более не помышлял об отбытии в Лиссабон и посвящал все свои дни наставлениям Амины в вере. Она же, утомленная этими непрерывными поучениями, ныне едва его терпела.

Если задуматься, вряд ли покажется удивительным то обстоятельство, что Амина отвергала веру, настолько расходившуюся с ее устремлениями и желаниями. Человеческий разум от природы наделен гордыней, и требуется искреннее, осознанное смирение, чтобы в конце концов склониться перед кем-либо, даже перед Господом.

Амина знала, что ее мать владела тайными познаниями и водила близкое знакомство с потусторонним. Маленькой она видела, как мать творила волшбу, но сейчас, увы, не могла припомнить подробностей загадочных обрядов. Потому все ее мысли ныне были сосредоточены на детских воспоминаниях, а отец Матиаш между тем тщился внушить ей основы веры, сугубо противной даже помыслам о запретном ремесле.

Она вправе взывать к сверхъестественным силам, считала Амина. Ведь ее возлюбленному мужу выпала поистине жуткая доля, справиться с которой без помощи иного мира невозможно. И оттого доводы, приводимые двумя, безусловно, достойными, но не слишком-то красноречивыми поборниками христианской веры, оказывали слабое воздействие на рассудок Амины.

Вся в думах о Филипе, она с презрением отвергала резоны, для которых не имелось зримых доказательств, и напрочь отказывалась верить тому, что противоречило, на ее взгляд, обыкновенному здравому смыслу.

При этом она успела убедиться, что ремесло ее матери способно приносить ощутимые плоды. Взять, к примеру, сон, который ей удалось наслать на Филипа…

А чем пытались убедить священники? Лишь ссылками на какие-то писания, которые, по их словам, самой Амине читать воспрещалось!

– Да, хотела бы я владеть ремеслом моей матери! – произнесла Амина, входя в дом. – Тогда бы я выяснила, в каких краях сейчас мой Филип. Где то черное зеркало, в которое я вглядывалась по матушкиному велению, чтобы рассказать ей обо всем увиденном? Это я хорошо помню! Отец уехал, а мне на ладонь налили какой-то жидкости, и вдруг я узрела становье бедуинов, стычку, лошадь без седока и тюрбан на песке… – Амина снова крепко задумалась. – Что ж, мама, ты не можешь помочь мне наяву, но, молю, пошли мне пророческое сновидение! Твоя дочь взывает к тебе. Как же звали того духа? Туршун? Точно, Туршун. О мать, помоги же своей дочери!

– Ты обращаешься к Приснодеве, дочь моя? – уточнил отец Матиаш, вошедший в комнату на последних словах Амины. – Если так, это правильно. Она способна явиться тебе в сновидении и укрепить в нашей святой вере.

– Я вспоминала свою матушку, отец, отошедшую к духам, – ответила Амина.

– Понятно. Боюсь, дитя мое, что она, будучи неверной, не попала в обитель праведников.