КОРДИЦЕПС, или Больно все умные

Нет. Стоп. Не сходится. Его шляпа? У меня-то в палате никаких личных вещей не осталось. Сейчас при мне разве что... да только серая больничная рубашка, и всё. А вот старик был полностью одет. Зелёная толстовка нараспашку, белая рубаха, бермуды. Даже ботинки на ногах — ну, то есть сандалии. С носками. Ладно, я без предрассудков.

— А вот эта вот одежда — откуда она у вас?

— Так с барахолки всё небось откуда ж ещё. Вот уж о чём каюсь толком голову не ломал!

«Небось»? Очень подозрительно. Он что, сам не знает?

— Небось? То есть вы сами не знаете, откуда у вас одежда? Она ваша или нет? — Я решил надавить посильнее. — Выкладывайте-ка всё начистоту. Я

не могу работать с неполной информацией.

Он как-то странно на меня уставился.

— Охо-хо! Вот уж не знаю почём из-за этого горячиться так-то чего греха таить в мои годы уже не упомнишь откуда какие пожитки. Правду сказать в голове такое марево...

Он не в серой больничной рубашке. Не как у меня. Не как у Четыре. В собственной одежде. Значит ли это что-нибудь? Выходит, он не пациент? Или здесь не заставляют всех одеваться одинаково?

— Слушайте. Надо кое-что проверить. Дайте-ка глянуть под рубашку.

Дедок аж ошалел.

— Свят-свят! Эк ты милок с места в карьер припустил!

Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! Я про изнанку! Про бирки! Там где-нибудь есть ваше имя?

Взгляд у старика прояснился.

— Эге! Дело говоришь я б такое может и спроворил для верности. На старости-то лет совсем котелок не варит так что по уму-то в самый раз эдакое подспорье себе устроить, — пробормотал дед. Он снял толстовку и принялся копаться в бирках. — Да только не видать чего-то. Разве если...

Я выхватил у него толстовку. Надо самому убедиться.

— Дайте-ка гляну, — запоздало бросил я, так что возразить он не успел.

В основных карманах было пусто, но на изнанке нашлись ещё кармашки. Я прощупал, нет ли чего плотного, и обнаружил... Йес! Бумажник. Самое то. Улики, которые могли указать на мою личность, они спрятали на редкость тщательно, а вот с дедом облажались. Кредитки, удостоверение личности, скидочные купоны — в общем, полный джентльменский набор. Деньги тоже нашлись, но по мелочи — тощая пачка разменных купюр. Было бы что красть.

Его звали Орсон Лян. Я ему показал.

— Орсон Л... Так это ж я! Ох ты ж господи я-то знал что нынче память уже не та но чтоб своё же имя не упомнить такого отродясь не бывало! В самую пору Аванелле сказать чтоб меня в богадельню уже поселила хотя батюшки-светы а ну как это она и есть?

— Ну тогда я старый маразматик в гриме, — заметил я. Дед не переспросил «Правда?», что указывало на явный дефицит паранойи.

— Так если подумать-то память нынче совсем что твоё решето. Сейчас вон только припомнил как в домике своём водостоки чистил да ещё за Линдой прибирал на кого ж это всё осталось теперь раз меня в больницу положили.

— В предполагаемую больницу, — поправил я.

— Пускай себе и такую. Вон кстати что вспомнилось... То бишь не как оно бывает что к слову пришлось а прямо что из головы вылетело а теперь вот припомнил... Так стало быть что приключилось-то когда я давеча почту разносил. Я не поминал что разносчиком работал? Сам запамятовал чего-то. Моё дело почту носить даже если там адрес больницы напутали вот я значится и отнёс все весточки для хворых в страховую контору с того же квартала. Ох и знатный же был кавардак!

Дед явно сам любил себя послушать. Такие люди всегда воображают, будто их опыт ценнее моего. Впрочем, с этим можно работать: если он так и будет трещать без умолку, то может что-нибудь сболтнуть.

— Я о том Аванелле-то сказал царствие ей небесное а она мне попеняла что такой рассеянный мол надо бы и своим умом соображать а то мало ли кто оплошает так надо тогда за ними поправить а не дурня валять. Ох от души она меня распекала по мне так грех такими словами при ребятишках бросаться царствие им небесное хотя мне ли сетовать как она детишек растит видит Бог сам-то в своё время не управился.

В его голосе проскользнула нотка замешательства, и я набросился на неё, как оголодавшая пума.

— Как вы сказали — «царствие ей небесное»? Значит, Аванелла умерла?

Лицо старика перекосилось от горя — от внезапного осознания — и он протяжно охнул.

— Она... Боже правый конечно её же слон погубил. Совсем недавно такое горе случилось а запамятовал уже. Ох душа болит как снова вспомню дочурка-то такая славная у меня была...

Ну уж нет. Не отвертится. Я сразу чую, когда кто-то пытается скрыть свою промашку.

— Вот не надо тут, — осклабился я. — Досадная оговорочка, да? Вы говорили, что надо позволить Аванелле поместить вас в дом престарелых. Из этого следует, что ваша дочь жива. А теперь, оказывается, она у вас погибла. Причём это ж надо, её слон убил. Один из этих фактов вы выдумали, и я склонен полагать, что второй.

Дед нахмурился:

— Полно тебе милок просто запамятовал голова некстати расшалилась да мысли путаются что ж тут поделаешь старость не радость...