Корни

— Рассказал бы ты все это Председателю или Лесовику, — засмеялся Спас. — Может, они послушают тебя и заменят насосы на черпалки, увеличат с их помощью производительность труда, да и поливальщикам будет с кем словом перемолвиться… — Со стороны моста донесся шум, и Спас обернулся. — Гляди-ка ты, кто к нам пожаловал! — сказал он весело.

По крутой тропке на берег спускался осел. Его тонкие крепкие ноги подгибались. Спустившись, он ступил в высокую сухую траву, осторожно обошел старика и остановился у нацеленной в небо черпалки.

— Ну как поживаешь, дружище! — крикнул Спас. — Тяжело держать мешки?

Осел не ответил, только дернул одной ноздрей, чтобы согнать севшую на нее зеленую муху. Дед Стефан поднялся, кряхтя и держась за поясницу, и протянул руку, чтобы погладить осла, но Марко из гордости показал ему зубы. Старик отдернул руку.

— Ты к нему по-человечески, а он, как собака, — кусаться! — сказал он возмущенно. — Недаром его все у нас ненавидят. Не осел это, а сущий верблюд.

— Может, и верблюд, — весело отозвался из воды Спас, — только он добрая скотина. Идет и не протестует. Взвали на него четыре мешка, он и четыре повезет…

— Пока не станет посреди моста, — сварливо заметил дед Стефан. — А станет, его и взрывной волной не сдвинешь.

— Со мной эти номера не проходят, — сказал Спас одновременно и деду, и ослу. — Да у него уже язык на сторону, — добавил он. — Что, тяжеловаты мешочки?..

Осел посмотрел на хозяина, лежащего на мелководье, но не смог ответить на его вопрос, только, уловив в голосе издевку, коротко вздохнул.

— Вздыхай, вздыхай! — крикнул Спас. — Нравится тебе речка? Представь, что лежишь на камешках и смотришь, как ветлы вдали зеленеют. Водичка тебя омывает, и ты свободен, как рыбка! Ведь я, коли захочу, могу целый день здесь лежать или плавать туда-сюда в свое удовольствие. А ты, раз такой упрямый, стой на солнцепеке с полными мешками!

— Спас, не мучай животное, — жалостливо попросил дед Стефан. — Сними мешки, пусть отдохнет, пусть пощиплет травку, знаешь, какая она здесь вкусная…

— Не знаю, — ответил Спас, — я траву не ем. Трава как трава.

— Нет, она здесь особенная, — убежденно сказал дед, но, встретив равнодушный львиный зевок Спаса, не стал настаивать, а только добавил: — Не мучай животное, Спас, отправляйся в село.

— Да, пора, — согласился Спас. — У меня и вправду много дел. Из-за этого осла я бы и с места не сдвинулся, а так… Ты что, здесь остаешься?

— Да, — ответил старик, — полежу еще маленько на травке.

— Полежи, полежи, — сказал Спас и поплыл по-собачьи, взметая брызги и сильно молотя воду ногами.

Он вылез из воды, белотелый, отдувающийся, оделся в тенечке и, не взглянув на осла, пошел по тропе наверх. Осел послушно брел следом с мешками на спине, а дед Стефан лег животом в траву и уставился на кукурузное поле — принялся его мерить. За спиной его легонько поскрипывала старая черпалка.

Спас, а следом за ним и осел, уже шли по мосту. Когда они дошли до середины, осел остановился. Спас повернул обратно, подошел к ослу и заглянул в его круглые синие глаза — он прочел в них темную решимость и понял, что никакая сила не сдвинет его с места.

ЗЕМЛЯ

Седоволосая голова деда поднялась над помидорной грядкой. В его белых, словно припудренных ладонях лежало несколько красных помидоров… Дед Стефан окунул их в ведро с водой, и они из мохнатых сделались глянцевыми. Он разрезал их старым ножом, и в синюю эмалированную миску полился красный сок. Дед резал помидоры, а внук молча за ним наблюдал — точно так же, как в детстве, на бахче возле речки, когда дед не спеша, сосредоточенно готовил ему крестьянский салат.

Сейчас дед Стефан — в полотняных брюках и неизменных своих постолах — стоял у стола, вынесенного на травку, и старался не показать, как он взволнован и обрадован приездом внука. Он налил в стопки ракию[12]. Стопки были в мутных белесых пятнах от известковой воды, но ракия, желтая, как масло, — ее выдерживали в тутовом бочонке, — смыла их. Все вокруг сияло: багровое лицо старика, его детские голубые глаза, сок в миске, погоны на плечах внука. И маленький синий домик, утопающий в буйной зелени, тоже сиял.

Они отпили по глотку. Дед Стефан держал стопку двумя пальцами, бережно, как держат купленную городскую вещь, чтобы не уронить ее и не сломать, и внук, привыкший к решительным, бесцеремонным движениям, впервые открыл и отметил это для себя. Нет, дед всегда брал вещи так, словно боялся уронить их или сломать. Осторожными пальцами старик поставил стопку на стол. К салату он не притронулся. Его белые ладони легли на колени. Внук выпустил табачный дым, и синее облачко нежно обволокло и погладило руки деда.

— Дааа, — произнес дед, окидывая внука прищуренным глазом, будто оценивая. И ресницы у него тоже были седые. — Значит, с небом вступил в единоборство? — спросил он. — Откуда вышел, куда занесся… В самый космос норовишь подняться?..

— Непременно, дедусь, — улыбнулся внук, его крепкие голые плечи гордо расправились под накинутым кителем.