Королева. Последнее восхождение Луны (СИ)

Но Элизабет лишь покачала головой, и хрипло сказала, что им сначала надо убраться отсюда. Она внезапно нашла названию чувству, которое преследовало ее все утро, из-за которого она чувствовала себя такой же, как эта вода — дорогой, но абсолютно неважной. Пустота. С того самого момента, как Элизабет прочитала то письмо, как бы она не старалась закрывать эту рану, она ощущала только пустоту. Пустота — идеальное понятие, существующее прежде всего в представлении. И ничего более. Теперь же ей было больно, но зато она приняла одно важное решение.

Уже на палубе, отчалив от берега и заимев в команде Юстэса нового вида, Эдмунд и Элизабет смогли поговорить. Элиз смотрела на него, и чувствовала лишь боль — всепоглощающую и нестерпимую, слезоточивую. Но все это было лучше пустоты, которую заполнить было нельзя, которая появлялась, когда Элизабет не было больно. А боль ей причинял только Эдмунд.

— Лиз, — начал он тем же дрожащим голосом. — Слушай, мне очень стыдно за мои слова. Я не знаю, что на меня нашло, из-за чего я накинулся на вас с Каспианом. На тебя уж точно, я же… я же люблю тебя.

До этого смотря в пол, Элизабет подняла глаза, и Эдмунд едва ли не умер от осознания того, что его девушка плакала. Он подошел к ней и взял за руки, прикоснувшись лбом к ее лбу.

Может ли любовь причинять боль? Нет, конечно, любовь не может причинять боль. Как самое высокое, самое главное чувство на Земле может причинять боль? Это абсурдно. Сама любовь никогда не причинит боль. Боль причиняет не любовь, а совсем другие вещи, такие как обида, ревность, злость, нетерпимость, список можно перечислять до бесконечности, но любовь больно не делает. Больно делают сами люди.

— Я так не думаю, — тихо сказал он. — Я люблю тебя большего всего на свете. Очень люблю.

Вся эта жизнь – пыль, пустота, полнейшее ничто и ничтожество на фоне картины мира. И вся задача человека, высокого человека…, состоит в том, чтобы попытаться создать видимость. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на время своей жизни. Видимость, что это не так. Пустота является единственной тайной, оставленной для человека.

— Я должна тебе кое-что сказать, — все тем же хрипящим, пустым голосом произнесла Элиз, и подняла на Эдмунда глаза.

***

В комнату проникал неяркий, утренний свет, пуская забавных солнечных зайчиков на паркетный пол. В кровати спала юная девушка — ее кудрявые, темно-каштановые волосы разметались по подушке, кое-где золотясь от солнечного света. Молодое, красивое лицо — без грамма косметики, которую юница накладывала на себя перед завтраком. Она спала, обняв подушку — красивая, чувственная леди, само совершенство. По крайней мере, так думал юноша, который наблюдал за ней пару секунд, прежде чем войти в комнату, тихо приоткрыв за собой скрипящую дверь. Он был высоким, со смуглой кожей и тёмными, вьющимися волосами, аккуратно причесанными.

Намеренно создавая чуть больше шума, чем мог бы, юноша подошел к кровати и опустился на корточки. Его рука скользнула по темным волосами и мягко потряс девушку за плечо.

— Сьюзен… Сью, проснись.

Она поджала губы, потом причмокнула губами и открыла глаза, захлопав глазами спросонок.

— Рабадаш… — сонно протянула она, но через несколько секунд ее голос стал обеспокоенным. —Что ты здесь делаешь? Если мой отец…

— Твой отец вчера вечером убедился в чистоте моих намерений, — с улыбкой перебил царевич Тархистана Королеву Великодушную. — У тебя есть белое платье?

— Бежевое есть, — ответила сбитая с толку Сьюзен. Рабадаш согласно кивнул.

— Хорошо, одевай. Нас ждут.

— Кто? — спросила девушка, но Рабадаша уже вышел из ее комнаты. Поняв, что долго собираться она не может, Сьюзен быстро умылась, гладко расчесала волосы, и одела свое любимое бежевое платье, которое хранила для особых случаев. Было еще рано, и ее родители тоже не проснулись. Они с Рабадашем тихо вышли из дома, никем не замеченные минули сад и оказались на улице, где царевич уверенно повел ее в какое-то место.

В целом, отношения Королевы и царевича вполне можно было охарактеризовать как «романтичные». Наконец-то освоившись в этом странном для него мире, Рабадаш старался уделять даме своего сердца как можно больше внимания. Прогулки на закате и рассвете, верховая езды, совместное проведение времени в библиотеки; все омрачалось лишь только излишней ревностью Рабадаша, которая, впрочем, не была совсем уже безосновательной — старшая Пэванси имела большую популярность в светском обществе, со всеми была предельна вежливо и всем дарила дежурную улыбку. Родители иногда поражались — где их дочь научилась так себя вести в обществе? А Сьюзен, закаленная жизнью и правлением Нарнии, поездками в дипломатическими миссиями, множеством балов, чувствовала себя вполне уютно. Рабадаш, воспитанный в лучших традициях Тархистанского дворца, тоже не был лишен своеобразного шарма, и если даже Сьюзен многие ревновали, признавали, какая они гармоничная и прекрасная пара.