Косьбы и судьбы

Но что это ещё за «историческая вина народа»? Русский народ, например, вынужденно лишился навыков законодательства Древней Руси и впал в «договорной крепостной труд». Так и немцы не успели переболеть своей недавней национальной раздробленностью. И стоило на этот анахронизм, наложиться с таким трудом выработанной ими «промышенной сознательной дисциплине» и глубочайшей экономической депрессии – вот тебе и «доносительство», и успехи «ячеек» и «подразделений» НСДАП.

Как можно преступление конкретной политэкономической нации, которая представляла Германию в 30-х—40-х годах вменять немецкому народу (!) в вину (!!)? Это двойная логическая ошибка! Первая – народ, пока он жив, может опираться в своём существовании только на свою культуру. Культура не имеет знака минус, только плюс. Не бывает «плохого» народа. Это бессмыслица, ибо он был бы нежизнеспособен. Это как религиозное учение, которое, если не достигает общечеловеческой морали, скатывается в секту и самоуничтожается именно по невозможности поддерживать долгое время противоестественные общественные отношения. Вторая – свойства индивидуальной психики не соответствуют свойствам целого общества. Целое здесь вовсе не сумма частных величин. Это сущности во многом взаимоопределяющие, но совершенно не конгруэнтные.

«Народ» не может переживать нравственные чувства отдельной личности, тем более – личных (!) чувств раскаяния. У толпы нет памяти и ей нечем признавать вину. Это свойство личной психики составляющих её граждан. «Помутнение нравственного рассудка» в каждом отдельном человеке лечится не унизительными старушечьими заклинаниями «исторической виной» и не псевдоисторическими измышлениями. А, после приведения захватчика к безоговорочной капитуляции, простой постановкой его в нормальные экономические условия, в которых восстанавливается общегражданская мораль. Память «народа» здесь реализуется знанием документальной правды о нацистских преступлениях, которая не может не ужасать общественного человека и открытому способу решать свои жизненные задачи не за счёт уничтожения других людей, а обычным порядком общественного труда.

Так это и случилось в послевоенной Германии. Никакой серьёзный рецидив национал-социализма там невозможен, если общество будет находиться в условиях дееспособной культуры и самодеятельной экономики. И. разумеется, любой народ может свалиться в фашизацию, если совпадут некоторые особенные условия в его существовании. Дело не во врождённом пороке какого-то рода-племени, а в том, чтодаже общества с высокой организацией труда могут попасть в ловушку кажущейся политической целесообразности, если позволят себе хоть на мгновение грубой идеологией подменять сложность человеческого богатства общественных отношений.

Идеи не передаются половым путём. Дочь Геринга могла бы и не делать стерилизацию, тем более что его родной брат был вполне порядочным человеком. Природа добра и зла в человеке лежит не в плоскости «могу» и «не могу», а – «во имя чего», ещё лучше «для чего». Как только большинство людей научится проходить это размышление до конца, только тогда число, по сути, добрых дел увеличится «до значительного…».

Россией решалась совершенно иная задача: внутренней перестройки (как ни удивительно, но пресловутая «перековка» очень подходит) старых производительных сил (непозволительного количества крестьян) в новые «сословия» со всей путаницей отношений между ними.

Крестьянин получил землю, но «секретарь-большевик», подмахнувший, наконец, «ту бумагу», знал, что толку из этого можно извлечь много больше, чем просто смотреть, как более хозяйственные мужички начнут сживать менее хватких.

Что из этого вышло уже известно, но разве срыв государственного строительства – распад СССР не означает просто накопившееся рассогласование между работой и её целью? Восстановить гражданский мир можно, только отыскав место, где поток народного духа ушёл под землю «внешней необходимости».

Усматривать определяющую вину Сталина, что он, де, помешал «немецким товарищам», наивно. Были ещё «товарищи» японские, итальянские, хорватские, даже в Англии к лету 1934 года в рядах Британского Союза Фашистов состояло до 50 тысяч человек.

Теоретики «интеллигенции» совершают очередной подлог, сближая идеологии «коммунизма» и «фашизма».

Внешние формы монументального искусства, подразумевающего пропаганду, действительно формально похожи! Но только потому, что и идеология «советского коммунизма» и немецкого «народного расистского империализма» отталкивались от одной точки приложения художественности: «человека-функционера-труда». Так же похожи некоторые специализированные формы изделий, например, американский «Шаттл» и российский «Буран», где инженерная идея выражается сходной внешне аэродинамической формой. Но из этого не вытекает одинаковое смысловое содержание искусства СССР и Германии 30-х годов, они в корне различны. И для этого проникновения «внутрь» достаточно просто внимательно, а не поверхностно рассмотреть «наружность» этого искусства.