Косьбы и судьбы

Но даже «чистые» теоретики, уже, казалось, отстранённые от насущной политики, оказались не способны подать пример научного самообладания. Уже к 1924 году они возглавляли непримиримые философские группировки, которые через череду, «с позволения сказать», дискуссий 1926–1929 годов взаимно «аргументировали» с переходом в грубые политические обвинения, не стесняясь «ревизионизма», «ликвидаторства», «контрреволюционности» и тому подобным. Накал дискуссии пришлось гасить средствами ОГПУ.

Результат: в 1931 г. академик А. М. Деборин был изгнан из созданного им Института философии с запретом на философские публикации; члены группы почти все сгинули в лагерях; Аксельрод спаслась только славным партийным прошлым и профессиональным авторитетом, с полным отходом от какой-либо политической деятельности. Не странно ли, что отвлечённый философский спор привёл к вмешательству карательных органов Политуправления?

Так ведь, в «советской массе» не было – ни «философов», ни «сотрудников», ведь кто был ничем – действительно, заполнил всё!

«В подготовке теоретических кадров необходимо взять самый решительный курс на создание их из среды пролетариев, из среды членов партии, имеющих опыт гражданской войны, опыт массовой, партийной, общественной работы, из среды стойких большевиков-ленинцев, проверенных на опыте внутрипартийных битв со всякого рода антиленинскими уклонами, из среды пролетариев, батрачества, из среды колхозников, бедняков и середняков».202

«Допрашивали нас в нескольких комнатах несколько следователей. За исключением умного Решетова, все эти следователи были малограмотны, самоуверенны и ни о ком из нас не имели никакого представления; какой-то там товарищ Бердяев, да товарищ Кизеветтер, да Новиков Михаил… Вы чем занимались? – Был ректором университета. – Вы что же, писатель? А чего вы

пишете? – А вы, говорите, философ? А чем же занимаетесь? – Самый допрос был образцом канцелярской простоты и логики. Собственно допрашивать нас было не о чем – ни в чем мы не обвинялись. Я спросил Решетова: «Собственно, в чем мы обвиняемся?» – Он ответил: «Оставьте, товарищ, это не важно! Ни к чему задавать пустые вопросы».203

Надо согласиться с тем, что по невероятной сложности общественных условий в России, все социальные слои оказались пропитаны «бывшим крестьянским народом» – массовыми носителями идеологии с исключительно метафизическим способом выполнения полученной задачи.

Дошедший до высших научных постов академик философии и бывший красноармеец Части особого назначения, М. Б. Митин, всегда находился в привычном круге понятий: «Сейчас, после вскрытия фактов вредительства, становится еще более ясным, становится кристаллически прозрачным объективный смысл борьбы в области политэкономии и в области литературоведения, а также и на других участках теоретического фронта».204

«Фронт», к несчастью, неизбежно повторился во многих научных школах уже специального профиля. Следовательно, это не было отвлечённым спором, но как понять его значение?

«Старое» дежурное обвинения во «вредительстве» с одной стороны и массовое, злонамеренное преследование «лично Сталиным» – «маньяком-сатрапом» с другой…

Если есть миф о революции, то есть и миф о «русской культуре» как «культуре общества». Семь восьмых населения страны только десять лет (!) как обучились грамоте! Да и самые «культурные» не были замечены в избытке «культурного» поведения. Отношения в демократической среде XIX-го века, спор «славянофилов» с «западниками» вовсе не имел вегетарианского вида.

Очередное «общее место» о преднамеренной зловредной формализации «единственно верного учения», удушении советской философии, а затем других наук навязыванием (действительно, неимоверно вредным) схоластически понимаемой философской методы, оказался действительной, а не придуманной исторической болезнью роста нового общества, только ступившего на путь развития общественного самосознания. Путь крайне неравномерный, с жестокими провалами, но неизбежно закономерный по тому уровню, с которого он начинался и какие задачи ставил.

Попытка обучить марксизму, как рабочему инструменту – всякого, с очевидностью потерпела поражение. Осталось догадаться, кто и какое принял решение, учитывая совершенно необходимую и в кратчайшие сроки задачу – обеспечить народное хозяйство доверенными командными кадрами.

Поэт из церковного хора

Теперь, когда истлели последние клочки изорванных партбилетов КПСС, не пора ли дать себе отчёт – что же это было? Иначе неизвестно, что делать дальше. А целеполагание – непреодолимая потребность психики разумных приматов. Но если действительно понять то, что приходилось заучивать?