Косьбы и судьбы

Итак, Лев Толстой в романе «Анна Каренина» художественно обосновал психологически-чувственным методом высшее предназначение человека – человека общественного, который находит высшее счастье, как самоосуществление в общественно-полезном, общинной формы, труде. Труде, освобожденном от товарно-денежной кабалы. Это не то, что похоже на коммунизм, это и есть единственный подлинный его смысл.

То, что для всего мира до сих пор возможно только как неосязаемая мечта, русский народ держал в своих руках, своим беззаветным трудом прокормив не одних «двух генералов». Некоторые смехотворно-поверхностно называют это созидательное свойство превозмогания всего – «имперскностью», надевая на него чужую маску чуждой роли.

Но истина эта была им выработана исторически-бессознательно, в условиях варварских, практически бесчеловечных. Свободной волей ни один человек не позволил бы себе оказаться в такой переделке. Историческая форма этой обретённой идеи в народе предполагала и совершенно бессознательное, страдательное использование.

Даже люди культуры, образования, науки, русские и нерусские, но впитавшие русскую культуру, как свою духовную основу, заслуженно составившие общемировую гордость, не отдавали себе отчёта в истинной причине своих характерные примет. Необычайная широта взглядов; всечеловеческое понимание; душевное уважение ко всякой инаковости: этнической ли, религиозной; чуткой восприимчивости. Всё это проявление человеческого духа, в мире достигаемого в прочих краях, только единицами, было основано на действительно высшей точке взаимопонимания доступного между людьми, высшей точке их бескорыстного отношения друг к другу – внутренне выпестованном сочувственном взаимоуважении, «как соработников в миру». Но проявление этих действительно великих качеств возможно только при одном условии: любым способом удерживать – культуру единения труда.

Печальное следствие

И вот такие, душевно культурные люди, всё равно, работники земледельческого или промышленного труда деятели наук и искусств и составляют, видимо, ныне, те таинственные, условные всего-то несколько процентов вменяемого населения страны, способного отвечать за свои поступки.

Россия перестала быть той невыносимо тяжелой, но просветлённой внутренне общинным трудом, страной, что церковью навязывалось как якобы православная богоизбранность. Огромная часть народа ушла на спасение самой себя, чтобы подравняться к миру империалистического капитала. Это осуществилось, по необходимости, не в форме длительного «прожиточного капитализма с человеческим лицом», а только так, как было возможно.

К этому промышленному состоянию, неизбежному для существования государства времен империалистических войн, никакой народ не имеет никаких внутренних склонностей. (Это доказывается упорным сопротивлением промышленному технологически-общественному прогрессу, странами, избежавшими классики капитализма – арабским востоком).

Но для русского народа, чей трудовой обычай приобрёл слишком особенные черты – природная, варварская, но дающая жизнь пуповина правды и «добра», оборвалась. То, что было чувственно необходимо безграмотному, тёмному, но духовно богатому, бесстрашно-милостивому общиннику, стало абсолютно чуждым для его потомков.

Когда-то «русский» было названием славянского народа, но исторически сложилось так, что свои исключительные качества, теперь понимаемые, как «русский», он получал уже не за рождение на русской земле, а вырабатывал, как предание, наитяжелейшим трудом. Трудом архаичной, но естественной формы, который оказался плох только потому, что более «не соответствовал дальнейшим видам России» и, правду сказать – поставил народу грани выживания. Весь прошлый человеческий запас, не только в самих людях, а в привычках, укладе, заповедях, был израсходован во спасение от нескольких войн и промышленный рывок.

«Западный» земледелец имел время перейти на выработку пролетарского самосознания в промышленном труде, хотя бы и в старой, «непросветлённой» форме труда, но пригодного для существования в капитализме. Но и только, что вышло ему боком, когда простое меркантильное разделение «труда хорошего» и «труда бросового» привело к массовому вселению «нетолерантных деклассантов».

Но «русский» народ, по форме цивилизации старо-европейско-земледельческий, но сущностно её уже превосходящий, оказался лишён всего и всё более становится «бывшим русским народом». Он потерял свой общинный земледельческий уклад и «сорвался» на ложном идеале предъявленного ему практического коммунизма – «советизма».