Косьбы и судьбы

Ещё хуже, когда он становится управляющим, чиновником, начальником, где нет условий труда, когда хоть бывшие товарищи на время могут напоминать ему о бывшей смычке. Канцелярская служба «из долга» вообще непонятна и отвратительно чужда ему. Одержимый страхом одиночества в пустыне недоступных правил поведения и теоретической ответственности, он начинает красть, непотировать, предпринимать все меры, которые может выдумать неграмотный крестьянский ум, чтобы укрыться от проклятого страха непонимания: «Что делать?! Это-не-тот-единственный-труд~который-я-понимаю-

Там-я-никогда-не-был-и-не-мог-быть-один-мы-всё-решали-вместе-и-не-было-так-страшно-А-для-одного-себя-даже-дурак-понимает-надо-украсть-украсть-всё-у-всех-Я-теперь-никого-не-узнаю-они-никто-они-отберут-ведь-правил-нет-А-от-работы-кони-дохнут…».

По «наклонной плоскости потребления» бывшие русские скользят в неведомый уклад жизни. Не будет (и уже нет) такого преступления, такого отвратительного поступка, таких бредовых законов, такого извращения культуры, стольких брошенных беспризорными детей, стольких сжитых со свету стариков, стольких преданных друзей, такого ростовщического процента, стольких украденных казённых денег, такого судебного произвола, сколько их будет (и уже есть) в современной России. Наяву просходит невозможное по смыслу никогда и нигде. Воплощаются самые фантасмагорические головотяпства из видений Салтыкова-Щедрина, но наяву и со всем тотальным современно-технологическим накатом.

Им не пришлось учиться жить самим, лично отвечая за поступки; научиться собираться в «общину» не для передела земли по едокам, а для выбора в депутаты – работника, а не брехуна. История опять не дала времени. Сто лет назад они находились ещё в земледельческой «общине», и только общиной (а при «советах» партаппаратом) принуждались к совместному труду и общежитию. Вырвавшись из неё, уже из-под обломков СССР, они стали мировым посмешищем. Учившие весь мир тому, что сами не понимали, а только всё слабее и слабее ощущали, они развалили свою страну до уровня добывающей провинции мира. И, упавший с высоты, получил насмешки тех, кто раньше в почтении взирал на его подвиг. Потомки недавних великодушных чудо-богатырей, теперь вынуждены огрызаться: «Зато нас боялись!» и обижаться на танцы «диких горцев» на своих площадях, только потому, что, наверно, Pontifex Romanus Иоанн Павел I был последним, кто не стеснялся вслух напевать своё любимое, наше «Полюшко-поле»….

«Забыл», «принуждён был забыть», «так получилось»… странно искать оправдание тем, у кого есть такая жёсткая поговорка: «Москва слезам не верит». Иностранцу не объяснить. Или попробовать? Тогда вот так.

Русский дух страшно лютует, когда его отвлекают от единственно важного дела – непосредственного труда, так как вместе с лишением труда он теряет и главное в «общественных отношениях» – обоснование переживаемой им связи человека с человеком. Этим объясняется та жестокость, с которой русские относятся друг к другу, что в других странах бывает только по отношению к иноземному врагу. Это оборотная сторона отсутствия всякого предубеждения против любого другого человека, какой бы цвет кожи он не имел и какую бы религию не исповедовал. Грань проходит по другому месту: пока мы вместе работаем полезное дело на общую пользу, мы – братья. Но стоит одному из нас, даже свояку, уйти в «непонятное»: слишком особенный и опосредованный труд, далёкую умственную деятельность, стать административным распоряженцем, то сам ушедший тут же начинает мстить саморазрушением «отношений» за своё лишение прежнего «сверхродового счастья бытия».

Русский не существует, как «буржуа». Или это не русский. А нет ничего хуже, чем быть никем. Бессознательно никем. Но только сознание позволяет сделать выбор и взять на себя ответственность за него.

Каждый нанятый «пресс-шелкопёр» теперь считает себя вправе требовать мантры «покаяния» или поносить задним числом «злодеев» прошлого. Но ведь право на это есть только у современников, а нам гораздо важнее понять условия их выбора, именно благодаря всем действовавшим лицам.

Россия тонет в буржуазном, капиталистическом, для немногих – уютном и тёплом, а для многих – холодном и «мокром», болоте. Нет никого хуже «новых русских», ибо они только пародия на своих предков.