Отпиваю воды из хрустального кубка, думая лишь о том, как же мне хочется разбить эту штуку и свалить отсюда. Но как бы меня ни воротило, мне все равно придется жить в этом обществе, а истериками совершенно точно ничего не решить.
Старейшина Клири встает, и все замолкают. Он улыбается, и я едва ли не физически ощущаю его харизму.
– От имени своего ковена спешу заявить, что для нас большая радость и честь, что вы все смогли присоединиться к нам этим вечером. Это редкое удовольствие, и мы невероятно рады, что у нас получилось устроить праздник в честь наших невероятных детей. Давайте же поднимем бокалы и выпьем за них. За них и за блестящее будущее, в котором их ждут надежда и бесконечные возможности!
Над столом взлетают хрустальные кубки, по залу проносятся многочисленные: «За них!» Я крепко держу свой кубок в руках, но не подношу к губам. Это было бы чересчур похоже на то, словно я сдалась, а это не в моем стиле.
Многочисленная прислуга разносит изысканные блюда, вокруг снова звучит легкая болтовня. Окидывая взглядом тарелки, я делаю вывод, что изысканная пища не по мне. Я просто умираю от желания съесть что-нибудь, что будет выглядеть съедобно. Если мне подадут еще одну мизерную порцию хрен знает чего, но только не еды, я свихнусь.
– Как тебе Утешение, Винна? Уверена, сильно отличается от… где же это…
Платиновая блондинка, которая, я уверена, является матерью Бэкета, поворачивается к своему партнеру и вопросительно на него смотрит.
– Невада. Лас-Вегас, если точнее, – без малейшего интереса отвечает он.
– Точно, Лас-Вегас.
Она смотрит на меня и улыбается. В этой улыбке нет ни тепла, ни дружелюбия. Похоже, я не единственная, кому не нравится ее улыбка. Если она мать Бэкета, один из ее партнеров – старейшина Альбрехт. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю его через пару мест от нее.
– Да уж, сильно отличается, – расплывчато и столь же прохладно отвечаю я.
– Печально, что с твоим дядей такое случилось. Это сильно всех шокировало.
В ее мутно-голубых глазах вспыхивает искра наслаждения, и я знаю, что мне не понравится то, что сейчас услышу.
– И что же с ним случилось?
Похоже, все, кто собрался за столом, наблюдают за нашим разговором. В воздухе повисает смесь напряжения, неодобрения и воодушевления. Из-за водоворота эмоций мне сложно понять, кто из присутствующих поддерживает ее попытку уязвить меня, а кто не хочет в это ввязываться.
– Ну, учитывая распад его ковена и лишение звания…
Она останавливается на полуслове и окидывает взглядом собравшихся. Кто-то с улыбкой кивает ей, другие не меняют безучастного выражения лица, не выказывая одобрения, которого она так очевидно жаждет.
– Неудивительно, что он ушел в подполье, – фыркает она. – Я бы тоже не решилась лица показать.
Стервозная Барби одаривает меня улыбкой, которая по ее задумке должна была быть невинной, но сильно промахивается с этим.
– Что ж, с вашим-то лицом никто бы не стал вас винить, если б вам захотелось проводить больше времени дома, – парирую я.
Нэш давится вином, а сидящий рядом со мной Бэкет напрягается. Его мать негодующе кривится, что делает ее еще более уродливой, довершая работу дурного характера. Бэкету повезло, что внешностью он пошел в отца.
Я указываю вилкой в ее сторону и невозмутимо говорю:
– Да-да, ваше лицо. Ни один человек не заслужил тех кошмаров, которые оно вызывает.
Она становится все более фиолетовой.
– Достаточно, – приказывает старейшина Альбрехт, поворачиваясь к ней. Он что-то бормочет, но я не слышу что.
– Простите, – продолжаю я. – Я думала, началась та часть вечера, когда нужно поливать друг друга грязью. Но вам не кажется странным, что кто-то тут готов поносить других, но не готов слышать ничего про себя?
Старейшина Альбрехт прожигает меня взглядом, но я смотрю на него с отсутствующим выражением лица, слегка наклонив голову. Энох стучит по спине Нэша, пытающегося сдержать приступ кашля из-за попавшего не в то горло вина. Мать Бэкета кидает салфетку на тарелку и испепеляет меня убийственным взглядом. Ее стул громко скрежещет о мраморный пол, она драматично поднимается и выходит из-за стола. Никто из ее партнеров даже не дернулся пойти за ней.
Я откидываюсь на спинку стула и обвожу взглядом гостей, половину из которых мне не потрудились представить.
– Кто-нибудь еще хочет попробовать? Обещаю, что, в отличие от некоторых, способна потягаться с лучшими из лучших. Можете выдать все, на что способны.
– Полагаю, с нас достаточно драмы. – Старейшина Клири вскидывает брови и снисходительно улыбается мне. – Ну что, как продвигается обучение? – спрашивает он, меняя тему.
Я закатываю глаза: предмет разговора – моя персона, но обращается он не ко мне. Свой вопрос он адресует сыну, как будто Энох – мой наставник. И, как и полагается хорошему солдату, Энох вываливает всю информацию о том, чем мы занимались, и в целом о моем прогрессе.