Красавица

Уставилась на свое отражение. На глаза шире, чем у енота, и спутавшиеся, точно воронье гнездо, волосы. Засохшая кровь покрывала крапинками ее кожу. Особенно ее обеспокоили три пятнышка рядом с глазом, которые поблескивали с каким-то нездоровым оттенком, точно Селина была в лихорадке. Не задумываясь, она наполнила тазик чистой водой из кувшина и начала умываться, растирая щеки, пока те не покраснели. Пока все три ее отражения не стали выглядеть достаточно чистыми.

Селина даже не вытерла лицо. Она вернулась к кровати с балдахином и укуталась до самого подбородка, позволив простыням промокнуть воду и успокоить ее разгоряченную кожу.

Ее взгляд остановился у гигантского камина, находящегося параллельно с ее кроватью.

Он был выточен из цельного куска итальянского мрамора, а заслонка сделана из железа и золота. Сверху висел портрет молодого человека, которому на вид было не больше двадцати пяти, дьявольская копна черных волос ниспадала с его лба, а в глазах горел какой-то пиратский, озорной огонек. Хотя цвет кожи у него был куда светлее, чем у Бастьяна, и черты его лица отчасти напоминали европейца, Селина уловила какое-то сходство, по большей части в форме скул. И несомненной надменности янтарного взгляда.

В его руке виднелся золотой ключ, обвязанный алой лентой. Молодой человек, очевидно, знатного рода, которому принадлежит ключ от бесчисленного числа дверей.

Как иронично.

Но самым интересным в портрете было его цветовое решение. Кожа на теле и лице была окрашена в естественный оттенок, но все остальное выделялось. Тени были слишком светлого синего цвета, четкие линии размыты, углы окрашены в охру, точно художник находился на грани безумия.

Селина долго изучала портрет. Затем закрыла глаза. Ей показалось, что за ней по-прежнему наблюдают. Точно взор портрета следовал за ней, как в историях о произведении Леонардо Да Винчи, о «Моне Лизе». Селина решила сконцентрироваться на длинной свече рядом с собой, чей воск тек по латунному подсвечнику медленно и уверенно, отчего канделябр выглядел плачущим.

Еще один беспокоящий знак. Куда бы Селина ни посмотрела, везде на ее глазах происходило нечто зловещее. Она подумала подождать до восхода солнца, прежде чем ложиться обратно спать. До того, как лучи белого золота не начнут просачиваться сквозь шторы на шелковые простыни. Рассвет должен принести ей немножечко спокойствия.

Почему Селина решила, что солнце поможет?

Она опустила голову на пышную подушку, повертелась с бока на бок, но взгляд портрета продолжал ее преследовать.

Обеспокоившись, что это чувство слежки будет мучить ее и во снах, Селина задвинула винно-красные портьеры вокруг своей кровати и спряталась в уютной темноте.

Зима, 1872

Улица Бьенвилль

Новый Орлеан, Луизиана

Из своего пустынного угла я наблюдаю, как дорогие шторы на верхнем этаже отеля «Дюмейн» распахиваются. Там показывается лицо восхитительной девушки с пронзительными зелеными глазами и волосами цвета пролитых чернил. И в следующий же миг она исчезает, и тяжелый дамаст смыкается.

Я улыбаюсь.

Стоило догадаться, что они поселят ее в комнату Никодима. Покои, достойные «короля-солнца», наполненные богатствами, к коим он привык за прошедшие годы. Под стать Версальскому дворцу в лучшие времена. Или в худшие, в зависимости от того, как посмотреть.

Неважно. Никодим редко бывает там. Он знает, что лучше не соваться в Новый Орлеан и не испытывать судьбу. Он и без того многое потерял в последние несколько лет.

Однако мне пришлось потерять больше. И нам обоим еще есть что терять. Воспоминания и надежды, мечты о будущем, которое нельзя возродить, если оно утеряно. К нынешнему моменту Никодима, без сомнений, вызвали из Нью-Йорка в связи с чередой недавних убийств в Новом Орлеане. Скоро он вернется в город, как и предполагалось.

Как раз вовремя для моего финального представления.

Удовлетворение окутывает мое тело, заставляя потерять бдительность на секунду. Все идет согласно плану. Я наслаждаюсь этой секундой, прежде чем злость собирается в моей груди и затмевает мне взор. Затем делаю глубокий вдох, набирая в легкие соленый воздух. Влага наполняет меня, и все мои чувства усиливаются, я замечаю каждую деталь вокруг. Лошадь неподалеку, у которой болит зуб, пахнет кровью и сладким смрадом. На помойке кружатся крошки ржаного хлеба, их аромат кисловат и резок. У входа в канализацию валяется мертвая крыса, личинки копошатся в ней под светом луны.

А за углом бьются живые сердца. Одно старое. Два юных. Если бы мне пришлось строить догадки, я бы сказал, что два юных поглощены страстью, их сердца бьются в такт с их вздохами.

Старое сердце стучит медленно. Размеренно. Бьется навстречу неумолимой смерти.

Другое создание ночи приближается ко мне. Мои мышцы напрягаются, зубы инстинктивно удлиняются, точно когти кота. Я успокаиваюсь, когда понимаю, что этот запах мне знаком. Мне не нужно его бояться.

Я продолжаю делать глубокие вдохи и опускаю плечи. Затем еще раз поднимаю глаза к верхнему этажу «Дюмейна». Еще одно логово, которое мне отлично знакомо… я знаю каждую его секретную дверь и каждый тайный ход.