Красные крылья

Вокруг него собралось много народу — всё больше старики да старухи. Присела на корточки женщина с красивыми серьгами и маленьким, очень сопливым ребёнком на руках. Все тихо переговаривались, глядя на спящего, и кивали головами.

— Паракалла! Машалла! Иван-джигит! — говорили старики.

Сопливому ребёнку, наверное, надоело глядеть на стрелка, и он заревел — стрелок, он же механик и поэт, проснулся и сел. Взялся протирать глаза.

— Что случилось, товарищи?

— Баракалла! Машалла! Какой джигит! Молодец!

— Кто джигит?

— Ты джигит!

— Тоже мне, нашли джигита! — махнул он рукой.

— Не спорь. Ты джигит. Иди, иди, кушай. И бей фашистов!

— Поесть — это я могу, — засмеялся стрелок. — А вот фашистов бить пока не научился. Но научусь, чтоб их черти взяли!

— Терти-терти! — засмеялась старушка.

В 1242 году немецкие рыцари-захватчики были наголову разбиты на льду Чудского озера нашим князем Александром Невским.

Ровно семьсот лет спустя, в 1042 году, произошла битва на Волге, с которой начался поворот Великой Отечественной войны в нашу пользу.

ОБЕД ПОД ПЛОСКОСТЬЮ

На кошме под плоскостью дымился котёл с бешбармаком, блестели золотом открытые банки американской тушёнки, лежал редис с ботвой.

Главный старик, чей сын, как оказалось, на фронте, долго рассматривал редиску. Потом ваял одну и стал нюхать.

— Ешьте, ешьте, — пригласил полковник.

И старик съел редиску вместе с ботвой. Санёк засмеялся.

— Ботву не едят, — сказал полковник. — А ты, — он погрозил пальцем Саньку, — поступаешь нехорошо. Над старшими смеяться нельзя.

Тут и отец укоризненно покачал головой и сам покраснел. Санёк готов был сквозь землю провалиться. И вспомнил, что смеялся над Дукатом.

А старик и сам засмеялся и сказал, глядя на Санька:

— Маленький ещё — глупый, не понимает. Потом поймёт. Ничего. Якши.

Полковник ел рыбу да похваливал.

Старик что-то сказал своим товарищам, и один из них пошёл к тележке и принёс ящик.

— Рыба, — пояснил главный старик. — Такая же. Подарок.

— Ну что ты, отец! — возразил полковник. — Зачем?

— Бери-бери. Кушай и бей фашистов.

После чая старик что-то сказал одному из своих приятелей, и тот встал с палкой к самолёту.

— Что за часовой? — усмехнулся полковник.

— Самолёт будет сторожить, а мы пойдем за катером.

— Что ж, это правильно. Нам надо поскорее в Красноводск.

Ширяшкин подмигнул Саньку: мы, мол, знаем, зачем такая спешка.

СТОРОЖЕВОЙ КАТЕР

Солнце село, и тотчас сделалось прохладно. Только песок отдавал тепло, накопленное днём.

Лётчики, полковник и Степан Григорьевич ушли ещё засветло и всё никак не возвращались.

Все остальные расположились у костра и пили чай. Красноватые и вертлявые искры летели к неподвижным синеватым звёздам на небе. Лица людей от огня казались оранжевыми. Когда подбрасывали хворосту и пламя раздвигало темноту, можно было видеть в отдалении самолёт. Рядом белела фигура часового. Временами он сам подходил к костру — скучно стоять одному — и тоже пил чай. Но обязательно лицом к объекту охраны.

Послышались голоса — все замолчали, прислушиваясь, а часовой вскочил на ноги, сжимая палку в руках.

— Спокойно, товарищи! — раздался из темноты голос полковника. — Свои!

Отец подарил Саньку три маленьких аккуратных гильзы.

— От пистолета ТТ, — сказал он.

— Кто стрелял?

— Полковник.

— В фашистов?

— Какие там фашисты! Стреляли, чтоб нас услышали со сторожевого катера. Через час поплывём в Красноводск.

— А как же наш самолет? — заволновался Санёк. — Оставим?

— Без бензина всё равно лететь нельзя. Да и трактор нужен — гляди, как колёса ушли в песок. Без трактора не вытащишь.

Лётчики остались у костра, а пассажиры двинули к морю, которое угадывалось в темноте по далёкой лунной дорожке. А сама луна, повисшая над ребристыми барханами, казалась огромной и красной. Сверкали ясные звёзды — каждый лучик можно рассмотреть.

Ширяшкин шёл и ворчал — полковник заставил его нести ящик с рыбой. Идти по песку было трудно. И тут путешественников нагнал ишачок, а в тележке — часовой с палкой.

— В тележку чемоданы и ребёнка! — приказал полковник.

И Санёк поехал в тележке.

Ишачок косил на него своим печальным глазом. На волнистом песке извивалась его длинноногая тень, тут же рябила тень крутящегося колеса со спицами.

Ехали, ехали, спустились с высокого берега к воде и увидели катер.

Из темноты вышли два человека в тельняшках и поздоровались. Один, с поблёскивающим золотым зубом, сказал:

— Извините, полковник, но удобств у нас никаких. Придётся всем разместиться на палубе.

— Ничего, капитан. Теперь не до жиру — быть бы живу, — махнул рукой полковник. — Ночи ясные. Дождя не будет. Нам, главное, поскорее в Красноводск.

Полковник пожал руки туркменам, а старику, чей сын воюет, сказал:

— Благодарю за службу.

— Служу Советскому Союзу! Помогай вам аллах!

— Бог, он, конечно, бог. Да и сам не будь плох.

— Может, встретишь сына Алты — скажи ему привет с родной земли.

— Записано. Обещать трудно, а там кто его знает — война.

Ширяшкин вытащил из брички ящик и сел на него.

— Присаживайтесь, Степаныч, — сказал он Саньку. — Посидим как солдат с солдатом.