Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

…Последний нонешний денёчекГуляю с вами я, друзья!..

Сворачиваю: воронка, а в ней — сержант. Спиной на земляную осыпь отпал и воет. И в жилах карандашной толщины — лоб, лицо, руки. Доходит сержант…

А завтра рано чуть денёчекЗаплачет вся моя семья!

Ниже колен каша из сухожилий, костей и мяса — нет ног. Здесь… марлевыми жгутами перетянуто. Лицо белое, губы без кровинки — фиолетовые до черноты.

Ротный спрыгнул — и на меня: «Чего зыришь?! Ты водку ему!»

А там фляг! Я свою туда же. А цепь уходит — я за ней. Бегу, а за спиной:

Последний нонешний денёчекГуляю с вами я, мои друзья!..

И было мне, мин херц, столько же годков, сколько тебе…»

В юности повесть Радьярда Киплинга «Маугли» впервые помогла мне понять себя.

Зимой я пользуюсь любым случаем побегать на лыжах. Капитан Окладников не жалеет своё время и, чтобы освободить меня от утеснений режима, охотно составляет компанию. С ним я могу выйти из училища.

Мне нравится отнимать даже ничтожные секунды у лыжни. Скупа, скаредна она на глотки воздуха. Зависаю в попеременном скольжении, насыщаю кровью мышцы — и ближе, ближе подступаю к пределу выносливости. Всё время пробую себя на этом пределе.

Мистер Киплинг, вы сочинили занятную сказку. Я буду верить ей и в тридцать, и в сорок, и в шестьдесят лет. Уважение и поклон вашим легендам!..

Накатист, протяжен шаг. Тускло смещается по лыжне блик солнца. Всё время норовлю достать его лыжами. Глотаю искры морозного воздуха. Уйти, обогнать усталость. Приучаю себя бежать долго. Именно в минуты и часы движения начинаю чувствовать единство с миром. Всё оживает, выговаривает о себе. Всё доверяется мне, ласкает меня. Это братство с небом, травой, деревьями, снегами…

«Как все обитатели джунглей, он бесшумно бросился в воду и нырнул, так же беззвучно вынырнул и лёг на спину; подложив руки под голову, он наблюдал, как луна поднимается над скалами, и разбивал её отражение в воде… Неужели есть ещё что-нибудь заманчивее между Восходом и Заходом солнца?..»

Смущают — нет, искренне огорчают строки предисловия к «Маугли»:

«…С самого начала Киплинг был законченным выразителем идеологии британского империализма, каким он и останется навсегда».

И, выходит, Маугли тоже империалистический герой?.. Значит, я должен быть подозрительным к его словам и поступкам?..

Чушь какая-то…

Кстати, как называется наш трофейный пароходик? Не удосужился глянуть, тяпа! Но всё едино — вперёд! Вперёд, «Шульц и сыновья!»

Завидую Кайзеру: бреется. И Юрка Глухов тоже бреется, хотя всего на четырнадцать месяцев старше меня. Он пропустил год из-за оккупации…

Кайзер помешан на военной истории. Академика Тарле[8] он готов цитировать часами, как и военных историков прошлого, ХIХ века, Михайловского-Данилевского, Апухтина, Богдановича, Шильдера, Драгомирова, Баскакова, Сухотина, Левицкого, Харкевича, а также оригиналы приказов Суворова, Кутузова, Багратиона, Скобелева, Брусилова. Почитает он и Клаузевица. Сего немца и Ленин высоко ставил. Книги Кайзеру и мне берёт из университетской библиотеки подполковник Кузнецов.

От Кайзера впервые услышал о Клаузевице. Пробовал сам читать — скучно, а Кайзер возьмётся рассказывать — шалею от богатства мыслей. Даже кое-что заношу в тетрадь, на память. Нет, каково:

— для народа война, по Клаузевицу, является прежде всего ареной проявления слепого природного инстинкта ненависти и вражды;

— для полководца война является игрой вероятности и случая, обращающих её в арену свободной духовной деятельности;

— для правительства война — оружие политики и оказывается подчинённой чистому разуму…

Тут есть над чем поразмыслить…

А вот Юрка Глухов безоглядно влюбчив. На мрачный отказ Кайзера от чувств к женщине и мою приверженность только делу он смотрит с насмешливостью. При любом случае дразнит:

Я чту и юбку и закон природы:Будь из атласа, будь из полотнаХранит величье символа она!

Юрка помешан на стихах, особенно байроновских.

Влюбиться?.. А может быть, в действительности я бесчувственный, лишён способности глубоко чувствовать?..

Что ж, тогда ещё проще управлять собой.

Жизнь, принимаю тебя! Смотри, я готов! Не щади меня, не обходи! Я твой, жизнь!..

* * *

Где как не в диспуте испытывается прочность убеждений.

Мы не сомневались в учёности «обеих высоких сторон», но Кайзер! Его, видите ли, терзает совесть! Ха, он слишком почитает подполковника Кузнецова! А мы не почитаем?! Подполковник Кузнецов один из немногих, кто не имеет прозвища, а это значит весьма многое…

— Совесть? — Юрка Глухов извлёк из парты цитатник.

Много лет он вписывает туда крохотными буквочками ударившие по сердцу выражения.