Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

— Что есть совесть? — Юрка огладил непокорные страницы. — Ау, Шекспир! «Ведь совесть — слово, созданное трусом, чтоб сильных научать и остеречь». Кайзер, ты в ущерб истории пренебрегаешь литературой. Литература — это психология истории. Это тоже изучение общества, только с нравственной стороны.

Я всю жизнь обожал собак.

Юрий Власов

— Чуешь, Кайзер, — подал голос Витька Кудашев.

Лицом Витька плосок: вылитый татарин.

— Не базарь! А Вильям Шекспир, часом, не сочувствовал национал-социализму? — Кайзер умел спрашивать вот так жестко и неожиданно.

Нас сразила немота. Он, обычный из обычных, и посмел?! Да ведь это право избранных определять, кто классик, кто лучший поэт, кто и в чём именно велик, и кого за что следует почитать или бранить, и вообще кому жить, а кому гнить. Кто смеет перечить страницам учебников и цитатам? Они и задолблены, потому что исчерпывают мудрость.

Мы выучены на свирепо однозначных толкованиях мира. Мы подчиняемся этим толкованиям, презираем всё вне данных толкований. Печатное слово учебника, как устав. Отклонение от него не только заблуждение и нарушение заведённого порядка, но, прежде всего, нарушение закона.

Справедливость… Есть классовая правота и классовая целесообразность. Вне этого понятия не существует и чувства жалости. «Буржуй» — из «того мира». Это как бы не люди. Мусор в жизни народов…

Первым очнулся Шурик Сизов:

— Ты что? — Он покрутил указательным перстом у виска. — Ку-ку!..

— Тоже умник, — неуверенно прокашлялся Витька Кудашев.

— Да он нас разыгрывает!

— Нашёл, чем шутить!

— Колбасник!

— Ша! — рявкнул Кайзер и продолжил уже совершенно бездушно: — «Повернуть судьбы народов может только сила горячей страсти. Пробудить же страсти других может только тот, кто сам не бесстрастен. Только страсть дарит избранным ею такие слова, которые, как ударами молота, раскрывают ворота к сердцам народа. Кто лишён страстности, у кого чувства сомкнуты — того небеса не избрали вестником их воли…» Чьи словеса?.. Клянусь, я вычитал их в материалах «Нюрнбергского процесса» — сами видели их у Кузнецова: два толстенных тома.

Окна были распахнуты, и пыль запудривала парты. Я сделал вид, будто рисую человечка. Разболтанно гремели внизу трамваи. Там, на углу, мороженщик выдавливает из формы ледяные вафельные кругляшки. Покрутить бы в губах!

Здесь были только мы, а среди нас нет стукачей. И он это знал, но Володьке Толубееву за «колбасника» Кайзер всё же отвесил по шее.

— Некий философ считал, — говорит Кайзер, — что право каждого учиться читать портит надолго не только писание, но и мысль. Это — крайность, разумеется, но к некоторым она имеет прямое касательство. — И он выразительно посмотрел на Юрку.

Цитатник затрепетал в руках длинного Юрки. Это был не цитатник, а сама раненная душа.

Кайзер лобасто наставил голову и ждал. Молодое весеннее солнце сияло в чёрных досках парт всего первого ряда. Оно срамило немощь наших доводов.

Мы не отваживались выходить против Кайзера вне параграфов, цитат и глав книг, обозначенных к чтению. Вызубренной формулы на сей случай не имелось — не объявили. А вне заданных объяснений жизнь представляется нам как бы несуществующей.

— А где об этом написано? — Сколько ж подозрения змеилось в голосе Лёньки Устрялова!

Кайзер постучал пальцем по голове:

— А это ни к чему?

— Да мы это не проходили! — негодующе выдохнул Пашка Лазарев. — Поразвёл заумь…

У Пашки тупой вздёрнутый нос и обезьянье лицо — точь-в-точь, Павел I. Посему у него прозвище — Внебрачный. Ведь Павел I был сыном Екатерины II от Салтыкова. В своё время это была суровая династическая тайна.

— А ну его, свихнёшься! — поддержал его Борька Краснов. — Кому нужна эта хрень?..

И Кайзер сразу предстал перед нами банкротом! Ясные глаза знакомых и простых истин приветно сверкнули нам и уже счастливо, крепко снова сжали в объятиях.

Да, 33 ханурика в чёрных мундирах и брюках с красными лампасами, ещё непривыкшие к своим новым голосам: баритонам, тенорам с мужской оправленностью — и были нашим отечеством.

Вместо урока волынка! Да здравствует башка Кайзера, суббота и фильм «Кубанские казаки!..»

Повиновение во все времена и во всех армиях есть первая солдатская добродетель. Прежде чем повелевать, научись повиноваться. Да, мы призваны не решать! Мы для исполнения! Для воли вождя и класса!

С боем взяли город Брест.

Город весь прошли…

Весна обещает не переезд на другой этаж в очередной класс. Она сводит с ума: последние недели мы вместе, последние недели в недорослях. Решительно всё переменится. И это «всё» — необыкновенно!.. Блаженны были вечера у распахнутых окон — множество огней дрожало, млело в первом тепле весны, и ещё — запахи налитых почек, отогретой земли. Блаженно темны и безмерно зазывны дали ночей…

Долой овсянку! Что ни день — овсянка! Мы не в конюшне! Наше презрение овсянке!

Лети к обеду ложка!Лети на всех парах!Красуйся суп с картошкойИ каша из овса!

1-я выпускная рота потрясла основы миропорядка.