Красный всадник (Уот Тайлер)

В другой части Лондона эссексцы громили Темпль — главную резиденцию правоведов. Темпль принадлежал изуверу и грабителю, столь ненавистному каждому крестьянину, — казначею Хелзу. Затем Джек Строу и подоспевший к нему Фарингдон с оставшимися кентцами повели всех на разгром богатейших усадеб, принадлежащих маршалу[46] тюрьмы Маршалси, прославившемуся жестокими расправами над заключенными. Дворец казначея Хелза, который сам казначей именовал не иначе, как «вторым раем», постигла та же участь, что и Савой. Отряд, руководить которым Тайлер поручил Тоби Снейку, ушел из Лондона на северо-запад — уничтожать поместья в Листоне.

Но главные враги еще оставались живы. Они засели в Тауэре. Именно сюда постепенно стекались отряды крестьян и располагались биваками на подступах.

Подошел и обосновался у пристани, на южной стороне крепости, 2-й Эссекский отряд Томаса Бекера. Томас велел разложить костры и готовить ужин. За продуктами послал Джона Пейджа и Джона Стерлинга. Они вернулись скоро, притащив две корзины снеди и новенькие жестяные миски и ложки.

— Мы расплатились с лавочниками: шиллинг за десяток яиц и три — за жареную свинину, — гордо сообщили они.

Клеменс занялась варкой. Ей с явным удовольствием помогал Джон Стерлинг. Забежал навестить земляков пастух Боб Мок. На спине он притащил небольшой мешок и положил его бережно в сторонке. Потом, ослепительно улыбаясь, долго тряс всем руки. К Клеменс подошел с таинственным видом:

— Если хочешь, девочка, я доверю тебе один секрет.

— Скажи, скажи. Очень интересно! — так и загорелись глаза у Клеменс.

— Но ты понимаешь, я не могу говорить слишком громко. Вдруг кто услышит? Например, этот бродяга Стерлинг, который уже давно вертится вокруг, обнюхивая мои карманы.

— Никто не услышит. Я погремлю мисками.

— Опасно все-таки. Ты не знаешь, наверное, что произошло однажды с древним царем Мидасом…

— Опять какая-нибудь басня?

— Да нет же — правда. У него под старость выросли ослиные уши. В отместку за то, что он, как и я, любил игру на пастушьей свирели.

Клеменс рассмеялась.

— Вот-вот, ты права — очень смешно, когда у человека ослиные уши! И никто об этом не знал. Никто на свете, кроме царского цирюльника. А цирюльнику царь повелел держать секрет в тайне. Но ведь как трудно бывает молчать! — Боб сделал печальное лицо.

Клеменс вынула из корзины карпа и стала его чистить.

— Ты рассказывай, рассказывай, — просила она.

— Цирюльник не мог утерпеть. Он побежал в поле, выкопал там ямку и шепнул в нее: «У царя Мидаса ослиные уши», — потом закопал ямку и, успокоенный, пошел домой. Но на том месте в поле вырос тростник, и в его шорохе всякий, кто проходил мимо, слышал: «У царя Мидаса ослиные уши». Так все и узнали царский секрет.

Девушка сколупнула со лба пастуха несколько прилипших к нему рыбьих чешуек и спросила:

— Ну, а твой секрет столь же опасен?

— Да, конечно, — сказал Боб. — Вот посмотри.

Он вытащил из кармана огромный пряник, осыпанный тмином.

— Мне его дали в придачу к двум петухам… Это тебе…

Клеменс сконфузилась и стала быстро бросать на шипящую сковородку куски карпа.

Джеймс сидел в сторонке. Голова у него была все еще перевязана, но болела уже меньше. С ним рядом Джон Пейдж усердно начищал свое копье. Бена с его изуродованными ордалией руками отправили домой.

— До чего же крепки и высоки эти стены, черт побери! — сказал Джон Пейдж. — Могу поклясться, они повыше рочестерских.

— Да, здесь футов тридцать, — прикинул Джеймс, задирая голову. — Такие и пушкой не возьмешь.

— Ничего, Джеймс, у тебя есть опыт брать высокие башни. К тому же, железная стрекоза, о которой ты рассказывал, еще не попалась. А ведь ее надо поймать во что бы то ни стало.

— За этими стенами прячутся стрекозы покрупнее, — сказал Джеймс.

Серые сумерки опасливо заглядывали в узкие окна, вдувая в каменные коридоры преловатый воздух с Темзы. Плеск волн и крики людей на берегу увязали в многофутовой толще крепостных стен Тауэра.

В зале, украшенном роскошной росписью еще со времен Юлия Цезаря, стояло на постаменте высокое позолоченное кресло. От него к узорчатому полу спускались ступени. Юный Ричард, сидевший на горностаевой мантии, казался совсем маленьким в своем черном бархатном камзольчике и черных, обтягивающих тонкие ноги панталонах. Пояс, усыпанный синими и зелеными сапфирами, туго обхватывал талию.

Посередине зала, за столом расположились двое писцов. Перед ними на раскрытой книге лежала круглая государственная печать. Ее только что швырнул на стол архиепископ и канцлер Симон Сэдбери, слагая тем самым с себя все полномочия.

В мягких креслах вдоль стен сидели, насупившись, лорды.

— Как случилось, Уолворт, — наконец нарушил тягостное молчание Ричард, — что восставшие оказались в Лондоне?

Длинное лицо мэра еще более вытянулось.

— Сир, я еще вчера приказал поднять мост и запереть на ночь ворота. Олдерменам было поручено расставить стражу.

— И все же бунтовщики здесь. И у нас только шестьсот человек охраны, как утверждает граф Букингэм. А их — тысячи.