Креативы Старого Семёна

Это пел обычно какой-нибудь бас, торжественно и тщательно артикулируя. А потом вступал хор с преобладанием женских голосов:

Ленин всегда живой,

Ленин всегда с тобой,

В горе, надежде и радости.

Ленин в твоей весне,

В каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!

Но, так или иначе, к Ильичу я относился с огромным почтением. Не то, что к Хрущеву или к Брежневу. Те были – я это видел - обычные люди, недалекие даже. А вот Ленин! Это же совсем другой человек! Вождь!

Но потом, в студенческие уже годы, перелистывая какой-то том его собрания сочинений (нужно было что-то законспектировать по истории партии), наткнулся я на одно ленинское письмо. Речь там шла об академике Павлове. Ильич писал, что академик хочет за границу, но пускать его туда нельзя, больно он антисоветски настроен, будет про нас говорить черт-те что. И здесь-то не стесняется, а уж там! А, с другой стороны, и репрессировать нельзя, мировая буржуазия подымет хай. Поэтому, писал вождь, предлагаю дать ему усиленный академический паек, и он наверняка заткнется, академик этот.

Вот после этого я и понял, что никаких вождей не бывает. А бывают просто люди.

Петя и Сима

Познакомились они в начале тридцатых, на вечеринке. Она – совсем молоденькая, только что окончила ФЗУ, он был уже взрослым тридцатилетним мужчиной. Она понравилась ему сразу – и внешностью, и скромным поведением. Он стал ухаживать, потом предложил пожениться. Она согласилась, сыграли свадьбу, очень скромную, и стали жить вместе. Он работал по снабжению, она на швейной фабрике. Жили душа в душу, только вот детей у них не было.

В самом начале семейной жизни он изложил ей свои принципы.

– Сима, – сказал он, – у нас с тобой одна жизнь, я хочу, чтобы ты была счастлива. Ну и я тоже. Деньги я заработаю, главное – чтобы нам никто не помешал. Поэтому никогда и ни во что не суйся. И не выделяйся. Скажут тебе вступить в комсомол – вступай. Не скажут – сиди и молчи. Позовут на собрание – иди. И руку подымай вместе со всеми. Теперь дальше. Подружки на работе, ну понятно, без этого нельзя. Ничего лишнего им не рассказывай. Спросят – как там дома у тебя – отвечай: ой, я вчера такой борщ сварила, Петя две тарелки съел! О чем мы с тобой говорим, что делаем, куда ходим, кто у нас друзья, кто родственники – ничего!

– Но почему, Петя?

– Да потому! Потому что жизнь такая, что пропасть можно ни за понюшку табака! Даже если ничего не говорить. А уж если говорить, тем более. Поверь мне, я-то знаю!

Она поверила. И не ошиблась. Жизнь они прожили долгую и счастливую. Даже в войну было неплохо. В армию Петю не взяли по здоровью, работал он в ОРСе, продукты были. Ну и промтовары тоже.

А после войны вернулись в Москву, потом квартиру получили, отдельную. Трудно это было, но Петя добился. Потом из снабжения он ушел – нервы были уже не те, стал закройщиком в ателье. Конечно, возможности стали поменьше, но, с другой стороны, не так уж много им и надо было.

Проходили годы, десятилетия, жизнь шла, время менялось. Умер Сталин, потом сняли Хрущева. Петр Сергеевич и Серафима Григорьевна старели, стали иногда и болеть. Но жили так же счастливо, душа в душу. Несчастье случилось при Брежневе, Пете было уже за восемьдесят. Дом их было решено снести, квартиры давали в новостройках, без телефонов. Петя стоял насмерть, ходил по инстанциям, скандалил, упирался, но все-таки добился, чтобы дали за выездом, в старом районе.

Они переехали, Петя успел даже сделать ремонт, и его разбил удар. Умер он через три дня. Сима пережила его почти на десять лет. Но это была уже не та жизнь. Она пыталась искать какие-то новые привязанности, дружбы. Стала больше говорить. Но то, что когда-то сказал ей муж, сидело в ней крепко. Незадолго до смерти, во времена перестройки и гласности, она сказала мне, посмотрев какую-то политическую передачу:

– Сталин, конечно, был бандит, это я и так знала всю жизнь. Но молчать надо при всех режимах. Поверь мне, я-то знаю!

И давно уже нет их на свете, и Симы, и Пети. Детей у них не было, и горевать о них некому. Но я часто их вспоминаю. Этих советских Пульхерию Ивановну и Афанасия Ивановича. Старосветских помещиков без поместья.

Мелкий случай из старой жизни

В нашем учреждении сотрудники боялись больше всего не директора, не завлабов и завотделами. Самым грозным человеком была у нас табельщица. Это была женщина лет пятидесяти, маленькая, худая, невзрачная, зато необычайно скандальная и злопамятная. Своей - небольшой - властью над людьми она прямо-таки упивалась.