Ну а потом пришли новые времена. И она занялась бизнесом. Дела пошли хорошо, через несколько лет у Нины была уже своя фирма. Секретарша, подчиненные. Она взяла на работу несколько своих бывших мужчин, отработанный материал, как она их мысленно называла.
Ей доставляло некоторое удовольствие, приехав на работу, говорить, проходя мимо них в директорский кабинет:
— Здравствуйте, товарищи!
Товарищи здоровались, несколько, правда, смущенно. Впрочем, работали они на совесть, и платила им Нина неплохо.
Шли годы, Нина старела, дочка выросла, окончила институт, пошла работать. Однажды завела с мамой разговор об отце. Нина оборвала ее очень резко, крикнула, что отец ее подлец и говорить на эту тему она не желает.
Подчиненные, тоже постаревшие, иногда выпивали и спорили, кто из них отец. И из них ли он вообще. Однажды даже набрались смелости и спросили у Нины. Она ответила:
— А какое, собственно, ваше собачье дело? Работать надоело, так и скажите.
И больше этот вопрос не обсуждался.
А потом Нина серьезно заболела и работать больше не смогла. И передала фирму дочке. А та первым делом уволила всех этих старперов и набрала молодых, толковых ребят. И дела пошли еще лучше.
А старперы иногда приходили к Нине домой, все вместе. Цветы приносили, конфеты. Пили чай, разговаривали. Потом дочка приезжала с работы и говорила:
— Ну все, мама устала. До свидания, товарищи!
И они расходились по домам.
Жизнь наперекосяк
Когда Сережа был маленький, то однажды попал в число счастливцев, которые во время первомайской демонстрации бежали на трибуну Мавзолея, вручали лидерам страны цветы и повязывали им пионерские галстуки. Ему достался всего-навсего Булганин. А вот девочке, которая была уж ничем не лучше его, - сам Сталин.
Тут вот что интересно. Если бы ему кто-то накануне обещал: Сережа, завтра ты увидишь Сталина вблизи, прямо как меня сейчас! Как бы он был счастлив! И ведь назавтра это сбылось! Но получилось как-то странно - и Сталина увидел, а вместо радости обида.
И обида эта грызла его всю жизнь. Во всяком случае, и сорок лет спустя. Выпив, он принимался рассказывать – как бежали по ступенькам, как он хотел свои цветы отдать не кому-то другому, а Сталину, Сталину! Но ему велели строго-настрого: Булганин! А этой, понимаешь, шмакодявке – так пожалуйста, Сталин.
— Ты пойми, - говорил он мне, - я ведь не против Булганина, хороший дядька был, зря его Никита снял. Но то Булганин, а то Сталин! Пойми ты!
— Да понял я, Сереж, понял, ты успокойся, - отвечал я, - давай лучше за здоровье! Булганин тоже неплохо.
— Да что ты в этом понимаешь! Молокосос, тебе в пятьдесят втором сколько было?
— Два года.
— Два года! – презрительно передразнивал он меня. - А тоже, рассуждать берешься. Может, у меня вся жизнь от этого не так сложилась. Может, я поэтому и пью! А ты… неплохо… думай, чего говоришь. Ладно, давай!
Мы чокались, выпивали, разговор перескакивал на другие темы. Но в следующий раз все повторялось.
***
А когда я был мальчишкой, в Чехословакии тоже было два гроссмейстера - Филип и Пахман. И шестнадцатилетний, кажется, международный мастер Горт. Который в 63-м приехал в Москву выполнять гроссмейстерскую норму. И на моих глазах, выиграв у Симагина, ходил по сцене, довольно потирая руки - цель была близка. Впрочем, норма ему тогда не покорилась. Гроссмейстером в том турнире стал Антошин. Международными мастерами Б.Владимиров и Либерзон. От Болгарии был Падевский, от ГДР - Питч, Польшу представлял Бальцеровский, Кубу - Хименес. Был и один западный шахматист - голландец Куйперс. А выиграл турнир Смыслов, опередивший Таля, Глигорича, Кереса, Сабо, Матановича, Симагина и всех остальных.
Подсчитал - перечислил пятнадцать участников. А было-то их шестнадцать. Кого-то забыл.
Рыбка и человек
Борису Васильевичу Спасскому сейчас уже за семьдесят, но он по-прежнему строен, моложав, нравится женщинам. А что было в шестьдесят девятом году, когда он стал чемпионом мира! Молодой, красивый, знаменитый! Слово «мачо» тогда у нас еще не было известно, поэтому Борис Васильевич считался плейбоем. Тоже ничего, между прочим.
И вот одна девушка, любительница шахмат, решила непременно с ним познакомиться. И даже каким-то образом раздобыла его телефон. Домашний, разумеется, мобильных тогда, опять же, не было.
Для храбрости она немного выпила. А потом набрала номер. Спасский снял трубку.
— Здравствуй, Боренька! – сказала девушка.
— Здравствуйте. А с кем я, собственно, говорю? – поинтересовался чемпион мира.
— Это твоя рыбка! – сообщила девушка.
— Что-то не припомню я такой рыбки в своем аквариуме, - ответил Борис Васильевич и повесил трубку.
А вот интересно, если бы сейчас чемпиону мира позвонила рыбка? Что бы он ответил? Сказал бы, что пользуется Фрицем? Поинтересовался номером версии?
***
Когда мне было чуть ли не двадцать, беседовал я с сослуживцем, немолодым уже человеком, фронтовиком. И он учил меня жизни.
— Допустим, Семен, у меня голова болит. Чего я делаю?
— Не знаю, Виталий Васильевич, - отвечал я.
— Я беру стакан водки и выпиваю. Понял?
— Понял.