Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

На самом деле судебные органы по всей стране не вполне понимали, насколько строго следует придерживаться декабрьского указа 1941 года. В Поволжье военные трибуналы отклонили ряд дел, поступивших от оборонных заводов, когда обнаружили смягчающие обстоятельства. В одном случае рабочий завода № 204, производившего боеприпасы и расположенного в городе Котовске Тамбовской области, попросил разрешения сходить в свой колхоз за теплой одеждой и обувью. Бригадир не отпустил его, но рабочий все равно пошел. Хотя через неделю он вернулся на работу, руководство отдало его под суд за трудовое дезертирство. Трибунал закрыл дело. В другом случае группа рабочих на стройке три месяца не получала ни зарплаты, ни жилья, ни питания. Вместо хлеба руководство выдавало им муку. Когда рабочие бежали и местный прокурор возбудил против них дело, военный трибунал упрекнул прокуратуру в том, что она закрыла глаза на кошмарные условия, вынудившие рабочих к бегству[932]. Эти и подобные случаи показывали, что система тонет в хаосе противоречий, более того, парализована им. Следование букве закона, который трудно было исполнять, в сочетании с тяжелыми условиями, заставлявшими раз за разом нарушать его, ставили прокуроров и судей в невыгодное положение. Многие прекрасно сознавали наличие смягчающих обстоятельств и не хотели наказывать тех, на чьих плечах лежали все хозяйственные обязанности, чьи мужья были на фронте, кто заботился о больных детях или немощных иждивенцах, у кого не было одежды, жилья, обуви или пищи. Прокуратура на всех уровнях называла перечисленные обстоятельства уважительными причинами для неявки на работу и – в меньшей степени – для самовольного ухода

[933]. Вместе с тем прокуроры понимали, что вне зависимости от их склонностей они обязаны исполнять закон и их самих сочтут виновными в разрыве между огромным количеством беглецов и относительно небольшим числом обвинительных приговоров.

Бегство из школ фабрично-заводского обучения и ремесленных училищ

Подростки, мобилизованные – в основном из сельских районов – в ФЗО и ремесленные училища вдали от дома, находились в такой же трудной ситуации, как и мобилизованные рабочие, но были гораздо хуже приспособлены к разлуке с семьей[934]. Условия в училищах, за редким исключением, были тяжелыми, особенно в первые годы войны, и учащиеся часто совершали массовые побеги. Нередко подростки начинали уклоняться уже при получении повестки. Милиционеры или сотрудники местных партийных организацией вытаскивали ребят из укрытий на чердаках и в подвалах. Государство приняло меры: родителей, чьи дети не являлись на сборный пункт, арестовывали. Четырнадцатилетняя девочка, еще не достигшая возраста, с которого подростки подлежали трудовой мобилизации, впоследствии вспоминала, что, если не явиться по повестке, отца или мать – кто был дома – уводили в тюрьму и держали там, пока не придет дочь. По ее словам, заставляли, как если бы речь шла о военном призыве. Она хотела спрятаться и неделю жила у тетки. Однажды к ней в слезах пришла мать. Девочке было нечего надеть, до Кирова – десять километров. Была осень, слякоть. На полдороге туда ее туфли развалились. Она перевязала их веревкой и пошла дальше. Если бы она не пошла, ее отдали бы под суд. Некоторые ребята, успевшие убежать, уже получили шесть месяцев срока. Девочку записали в ФЗО и выдали ей новые ботинки сорокового размера

[935].

Хотя многие уклонились от мобилизации или бежали по пути, большинство явилось по повестке. В 1941–1944 годах ФЗО удавалось мобилизовать 80–90 % запланированного набора; еще лучше справились РУ и ЖУ, а в 1942 году они даже перевыполнили план почти на 30 %. Проблемы начинались уже после прибытия учащихся. Почти всем училищам и школам было трудно удержать подростков. Проверка подведомственных ГУТР школ в Поволжье, проведенная в начале 1943 года В. С. Тадевосяном, возглавлявшим группу по делам несовершеннолетних в Прокуратуре СССР, и представителем Наркомюста Смоляковым, показала, что в Куйбышевской области школы теряют как минимум 10–25 % учащихся, поступающих к ним каждую четверть или полугодие. Однако Тадевосян и Смоляков оговорили, что отчетность в школах ведется небрежно и в ней много пробелов, поэтому точную цифру назвать затруднительно[936]

. Хуже всего получалось удержать учащихся в 1942 году, когда условия в школах были особенно тяжелыми: более 35 % всех подростков, набранных в ФЗО, бросили учебу и не попали на производство[937]. Не все они убежали, но многие. Обучение в ФЗО продолжалось от трех до шести месяцев, каждые три-четыре месяца школы принимали новых учеников. За сентябрь 1942 года из ФЗО в Свердловской области бежало 27 % учеников, а в октябре – еще 36 %, то есть в общей сложности почти две трети ежеквартального набора. Столь же пессимистично выглядели показатели ФЗО в Челябинской области: в сентябре 1942 года школу покинуло 29,5 % учащихся, в октябре – еще 24 %[938].